– Все знаю, слышу! Железный Волк затявкал. На кость позарился. Не тронь ее, подавишься. Я так сказал! А я уже не здесь, я там, мне оттуда все видно. Встань, подойди!

Ты не вставал. Тогда он закричал:

– Ты пес, а не Волк! Я плюю на тебя! – и плюнул.

Но ты и это стерпел, не вставал. Тогда он, все еще гневаясь, спросил:

– Чего ты хочешь?!

Ты сказал:

– От тебя я уже ничего не хочу. А вот это – тебе от меня!

После чего ты встал и положил на стол сафьяновый кошель, обшитый жемчугом и драгоценными каменьями. Гимбут развязал кошель и высыпал на стол медвежьи когти – длинные и толстые, и острые, один в один. Все сразу замолчали. А Гимбут встал, сгреб когти, сжал их в руках, после рванул ими об стол – и только щепки полетели! Гимбут засмеялся и сказал:

– Ого! Псу таких не добыть!

После еще рванул, после еще – летели щепки, он смеялся, говорил:

– С такими когтями я не пропаду! Крепко ты меня уважил, очень крепко!

Вдруг он застыл и поднял голову и посмотрел на потолок, на черную дыру, на звездное небо, на Гору Тьмы, где ждал его Перкунас, где он будет судить дела его и, может быть, пощадит… Но туда еще нужно взобраться, вскарабкаться – и силы еще есть, если щепки летят. Гимбут, смелей! Все смотрят на тебя, все ждут, они Горы не видят – нынче не их черед, а твой, так что же ты, не медли!

И Гимбут крикнул:

– Я иду!..

И вдруг опустились его руки на столешницу. Но пальцев Гимбут не разжал, когтей не выпустил. А это добрый знак – значит, взберется! Едзивилл поклонился ему и сказал:

– Прощай, отец! Легкой тебе дороги!

А после чашу пригубил и передал тебе, ты пригубил – и передал Усу, Ус пригубил…

Вы пировали до утра. И Гимбут был с вами – он тоже сидел за столом. А утром его вынесли и посадили на дубовые дрова, положили рядом меч, лук, стрелы, после подвели коня, борзых, а после… Ты не выдержал и отвернулся, и сыновьям велел, чтобы они на это тоже не смотрели. Рабы покорно шли, молчали. Перкунас – грозный бог! А Святовит, отец рассказывал, еще грознее. Но Готшалк, дядя твой, брат твоей матери, отринул его власть, крестился, крестил народ и примирился с ляхами, варягами и цесарем – и что?! От сына принял смерть! И Святовит возликовал. Аркона – кровь! Молчи, Всеслав. Не можешь – не смотри. Ведут рабов, горит костер, а догорит – пойдешь и ты, как Едзивилл, брат твой, и будешь возлагать дары…

И возлагал! Ибо Перкунас есть Перун, а Бус – Перунов сын, и прадеды твои вели род от Буса, и хоть креста не знали, а Полтеск был славен. Ох, тьма какая, Господи! Слеп я. В Литве сидел и пировал на капищах, а прискакал гонец от Изяслава и звал, и заклинал крестом – прогнал его! А Святослав и Всеволод уже подступили под Киев, много войска с собой привели. Убоялся братьев Изяслав – и выбежал, и побежал на Волынь, к Ярополку. А после к ним туда и Святополк Изяславич пришел. Стало их трое. Осмелел Изяслав, стал говорить, что он с сыновьями от братьев легко отобьется… Ан нет! Шли Святослав и Всеволод, грозили, жгли и одирали. Не удержался Изяслав – и, взяв с собой сыновей, снова подался в ляхи. Снова ляшский Болеслав драл Изяславу бороду, а Изяслав метал пред ним казну и снова звал на Русь. Лях взял казну, а воевать не шел. Тогда подался Изяслав от Болеслава к германскому цесарю. А цесарь что? Он срамил Болеслава, но Болеслав казны не отдавал – и цесарь втайне потешался. Зима пришла. Потом еще одна, потом еще. Тихо было на Руси. Князь Святослав сел в Киеве, а Всеволод лествичным всхождением пошел на Чернигов, Олег Святославич пошел на Волынь, Давыд Святославич на Туров. А ты, сошедшись с Едзивиллом, ходил по Неману да по ятвягам, а после по Двине и замирял; тогда ты и срубил Кукейну, теперь там Ростислав сидит, сын твой. А внук твой, Ростислав Давыдович, в Кукейну не пойдет, а побежит в Литву, и сядет в Вильне; всех изведут змееныши, и только он один, князь Ростислав Давыдович, из вашего корня и выживет…