– И что с того? – пожал плечами Мономах. – Вот мы с тобой разве…

– А то, что пусть они, те Святославичи, и пекутся о том, дабы свеча не погасла. А что тебе? Тебе, брат, лествичным всхождением до Киева еще… ого! И доберешься ли? Подумай, брат! Стрела и та, боюсь, не долетит!

И засмеялся – зло. И наконец-таки пронял его! Почернел Мономах! Закричал:

– Нож бросаешь, Всеслав!

– И бросаю. В ответ. Ибо… «Рогнедичи»! – с презрением передразнил Всеслав. – «Свеча»! Не лги мне, брат! Какие вы Рогнедичи! Кто заступился за нее?! Только один мой дед и заступился! А Переклюка промолчал, за спины спрятался! А после всё – к отцу, к отцу! Вот с того все оно и повелось: мы приняли удел Рогнедин, вы Владимиров, и оттого вы варяги, находники, а мы от Буса здесь, исконные, всё наше здесь, всё…

Засмеялся Мономах! Всеслав растерялся, молчал. Мономах, отсмеявшись, сказал:

– Так, мы варяги, ладно. А кто твой крестный, брат? От кого ты приял первый кус? И где твой старший брат схоронен, уж не в варягах ли?

– В варягах. В сече лег. Мир праху братову. А твой младший где? Что с ним? А то, слыхал, поди, чего о нем болтают! Слаб человек! И лжив. Чего, брат, не смеешься?

Не ответил – ромеич, змееныш. Сидел, полуприкрыв глаза, смотрел перед собой. Князья долго молчали. А у реки было шумно. Туча кричал, Копыто порывался петь. Пьяны они, все как один, сердито подумал Всеслав, кто теперь к веслам сядет?! А уходить уже пора. И то! Поел, попил, узнал: твой старший сын Давыд – это еще один Митяй, ибо он тоже снюхался… Но как и для чего? Да только если ты сразу этого не вызнал, не учуял, то теперь подавно не учуешь. Брат затаился, не сболтнет. Он ромеич, ромеи хитры, варягам не чета. Да, пора уходить! Но только Всеслав начал вставать…

– Брат, погоди! – поспешно сказал Мономах.

Всеслав застыл. А Мономах продолжал:

– Вот ты уходишь, брат. А не уйдешь! Всю жизнь ты уходил, а так и не ушел. Как на Руси ты родился, так на Руси и умрешь. И еще в Степь с нами пойдешь. А не успеешь сам, так сыновья твои пойдут…

Он тихо, кротко говорил – как черноризец. И лик его такой же кроткий был… А жгли его слова! В кровь резали:

– Всеслав! А знаешь, кто не отпустил тебя? Не Киев, нет. И не вражда к змеенышам. А… Глебова. Такая маленькая, слабая – а всех нас пересилила! Вернусь, во ее здравие обедню закажу…

Зверь вскинулся! Словно с цепи сорвался! Всеслав, не зная, отчего, откуда это взялось, вдруг сказал:

– А знаешь, брат, ведь быть тебе на Киеве. Двенадцать лет, потом помрешь. Дед твой, царь Константин, двенадцать лет сидел на Царьграде, а ты двенадцать просидишь на Киеве. Но сколько ты ради того грехов на себя примешь! Ох, скольких ты еще давыдов окаянных простишь да расцелуешь! Зато свеча бы не погасла. Тьфу!