Всеслав усмехнулся и сел. Сжал кулаки, чтобы пальцы не стучали по столу. А то всегда, как чуть разгневался, так пальцы сразу в пляс! Сыновья тогда сразу притихнут… А она, жена твоя, сердце твое, душа твоя… Она строго скажет: «Опять?! Всеслав, уймись!»… Но нынче не кори меня, душа моя, жена моя, солнце мое. Да и разве мне теперь пороть наших сынов? Внуков и тех теперь уже не поучить. Да внуки в Полтеск и не кажутся. И даже то, что сыновья сошлись, так это же только на дым, душа моя Альдона! Вот завтра и встречай меня…

Всеслав вздохнул, руки унял, и разжал пальцы – медленно. Так и сидел, молчал. А Ростислав не подходил. Там, у печи, ему, подумалось, спокойнее – там с ним Бережко. Да и сама печь кощунами еще сложена, поганая!

– Так что?! – строго спросил Всеслав. – Явился?

Ростислав кивнул. Всеслав опять сжал пальцы и сказал:

– Ишь, кроток как! А приходил от вас чернец, так он сказал, что ты совсем осатанел. Крест будто снял и в храм не ходишь. Будто! Так это?

– Так, – просто ответил Ростислав, а сам даже не шелохнулся.

А Всеслав…

– Вот-вот! – хрипло сказал. И пальцы опять застучали! Их не унять уже, подумалось, и пусть себе стучат, а то ему не видно, что ли! Всеслав ком проглотил и продолжал: – Вот каково! Иона гневался, я вклады жаловал. Я на Иону не жалел, умасливал, я говорил, это навет, не слеп мой сын, не мог он от креста отречься. А, что ли, мог?

…И Ростислав кивнул! Ну, хоть язык не повернулся, хоть не посмел сказать вслух. Подумав так, Всеслав уперся пальцами в столешницу, провел ногтями – не берет; нет, не вскарабкаться тебе, как Гимбуту, Перкунасу не поклониться, не испросить у него… Тьфу! Чур меня! Всеслав резко мотнул головой и громко, зло сказал:

– Но и это не всё! А кто в пиру кричал: «А что мне крест? Я на земле стою! Своей земле!» И это было?

– Да.

Ростислав сказал тихо, но твердо. И это всего горше, если твердо. Теперь и говорить-то не о чем… Но все-таки Всеслав сказал, не удержался:

– Поди, пьян был, вот и кричал. Да если бы смолчал тогда, так все равно бы выплыло – не здесь, так там. Вон с Хворостенем как таились, а мне давно все ведомо… Он нынче упреждал тебя?

– Он.

– То-то же! А брату почему не отвечал? Он что, не брат тебе? Что, Хворостень родней?

– Борис не князь…

– Опять! Поди сюда!.. Я что велел?!

Ростислав подошел. Теперь он стоял близко, напротив. Всеслав сказал:

– Так, значит, с Хворостенем снюхался. И затаились. Ждете, когда помру, чтобы потом – все прахом, с корнем. Ох, высоко берешь, сынок! Так или нет?

Но сын не отвечал. Молчал. Еще молчал! Чернел, губы дрожали – в гневе… Но вот не выдержал: