А жарко до чего, подумалось. А дух тяжелый, приторный! А руки у Игната желтые, свеча чуть теплится, фитиль дрожит. А перед тем как Ей прийти, он тоже натопил, что хоть беги, а ты всё говорил: еще, еще…

Кто-то вошел… Это Горяй. И поманил рукой. Всеслав не шелохнулся. Тогда Горяй как тень приблизился к нему, склонился, прошептал:

– Пришли они.

Но Всеслав как будто не расслышал – сидел, смотрел пустыми, безразличными глазами. Горяй опять шепнул, но уже громче:

– Пришли.

Всеслав поднял голову и посмотрел на Горяя. Тогда Горяй взял его за руку. Всеслав медленно поднялся. И так же медленно они пошли к двери… Вдруг Всеслав остановился, обернулся. Он смотрел на Игната, молчал. Горяй сказал из-за спины:

– Давыд и Глеб пришли.

– Знаю, – ответил Всеслав.

Но продолжал стоять и смотреть на Игната. И думать тоже хотел об Игнате… А вспоминался Бережко: Бережко еще спит, Бережко ждет ночи, и он тогда сразу придет, уткнется носом в шапку, запыхтит, потому что им слез не дано…

Чур! Чур меня! Всеслав поспешно, широко перекрестился, громко сказал:

– Прощай, Игнат. Прости!..

И вдруг закашлялся – сильно, до слез. Откашлявшись, утер глаза и строго осмотрелся. Бажен вышел вперед, спросил:

– Когда?

– Сегодня же! – велел Всеслав. – И положить возле Софии, при ограде. Он так желал – и там и положить. Ведь так, Игнат?.. А! – и Всеслав махнул рукой, развернулся и пошел вслед за Горяем. Не обессудь, Игнат, думал Всеслав сердито, но я сегодня еще князь, и как велю, так будет, а завтра кто тебя к ограде понесет? Прощай, Игнат, прости, больше не свидимся; вон Ростислав сказал, кто в кого верует, тот к тому и идет, а если ни в кого и даже не в себя, тогда куда?!

3

3

Всеслав вышел и встал на крыльце. Уф-ф, как легко здесь дышится, подумал. А небо серое. А солнце в серых облаках. А вон Митяй висит. А вон Глеб и Давыд стоят, коней не отпускают. У Глеба конь гнедой, а у Давыда чалый, у Глеба конь в пене, а у Давыда свежий; за Глебом пятеро, а за Давыдом вон сколько мечей! Глеб день и ночь скакал, Давыд не торопился; стоит, оглаживает щеку; шрам на щеке…

Да что это, опомнился Всеслав! Ты ждал их, ты Её просил: дай только встретить их! И встретил же! И он вмиг приосанился, и ликом посветлел, руки поднял, развел, и так, с разведенными руками, и сошел – да нет, едва ли не сбежал, как молодой, с крыльца. И радостно сказал:

– Сыны мои!

И – к Глебу. Обнял. И к Давыду – обнял. Опять руки развел, отступил и сказал: