– Вот, ждал. Дождался!

Стоял, смотрел на них – на Глеба, на Давыда, вновь на Глеба, и улыбался, хоть и каменели губы. Знал, что нельзя молчать, что нужно что-то говорить… Да вот слова не шли, а только горло схватит да отпустит, снова схватит. Всеслав молчал, моргал… опять сказал:

– Сыны!

И опустились руки. И покачал головой, усмехнулся – мол, стар я стал, слезлив…

Давыд бойко сказал:

– Вот ты каков, отец: кровь с молоком! А говорили, слёг.

– Как это слег? – будто бы удивился Всеслав. – Болтают почем зря. Ты ромеича не слушай!

– Ромеича? – переспросил Давыд.

Как будто бы не понял! Даже глаз не отвел, только шрам аж побелел…

– Да, сын, ромеича, – твердо сказал Всеслав. – А что, разве не он…

Но спохватился, посмотрел на Глеба… И тихо, словно крадучись, спросил:

– Вы вместе, что ли, ехали?

– Нет, – сказал Глеб. – Я здесь давно уже, с обеда.

Гневно сказал! Всеслав спросил:

– А где ж ты пропадал тогда?

– Я за воротами стоял. За градскими.

– Что, не пускали тебя, что ли?

– А кому не пускать? Там открыто. И нет там никого. А я стоял!

И тоже смотрит, глаз не отведет. Вот и сошлись они, гневно подумал Всеслав, и вот уже началось…

Но тут Давыд с усмешкой пояснил: