А Ростислав ощерился – вот пес! – и зло сказал:

– А это тогда мне уже решать – нет ходу или есть!

Пес! Пес! Кровь в голову! Рука…

Борис вскочил, вскричал:

– Ты что это?!

Как будто плетью осадил! Всеслав опять молча сидел. Да еще поглядывал на сыновей. А пальцы стучали по столу, стучали! Тогда встал Ростислав – уже не щерился, а белый был, глаза пустые, – отдал поклон малым обычаем…

– Сядь! – глухо повелел Всеслав. – Гнев князю не советчик.

Сел Ростислав. Опять молчали. Потом Всеслав опять сказал:

– Гнев не советчик. Это верно. Вот даже Бус: не мне чета, а сыновья его ушли – и он молчал. А вече прокричало «нет» – и он опять молчал. Как будто и не князь, как будто и не воевал до моря, через горы не перехаживал… Это они потом уже опомнились, насыпали курган, это потом уже мы стали говорить, мол, надо бы… И так всегда! И ты, сын мой, когда-нибудь поймешь, что я был прав: то, что минуло, никогда не возвращается, пусть даже было оно много лучше того, что у нас есть сейчас. Минуло – значит, умерло. И всем нам, веруем ли, нет, а представать перед Ним. Вот каково!

И он посмотрел на сыновей. Молчали сыновья, замкнулись. О чем кто из них думает, теперь поди пойми. Да и не нужно уже, поздно понимать, а говори как есть! Он и сказал:

– Перун сожжен. Курганы заросли. Мы, племя Бусово, когда-то жили здесь и на Днепре, и на Ильмене. А ныне живем только здесь. Пусть так! А мог я, Ростислав… Да вот Давыд тому свидетель!.. А мог я сесть на новгородский стол; звали меня, и я рядом стоял, с дружиной. А Глеба Новгородского волхв покарал, упал тот Глеб, огнем горел, на нем кольчуга запеклась – вот каково было знамение! И вече новгородское кричало мне: «Приди, Всеслав!» И ты, Давыд, ты меня тоже призывал… А я не пошел! Ибо знал, что для того, чтобы там крепко сесть, я буду должен крест низвергнуть и снова поставить Перуна… Но то, что минуло, то умерло! Да, я много грешил, ту же Софию Новгородскую разграбил, сжег. А тут… Бог спас! Ушел я от искуса. И по сей день я тому рад. И из Смоленска я ушел, тебя, Давыд, увел, и тоже тому рад. Ибо прозрел: Бог оставил нам только Полтесскую Землю. Пусть так! И на ней проживем… Проживете! Вы проживете, а не я, ибо устал я, ох устал! Уйти хочу…

– Отец! – опять сказал Борис. – О том ли нам сейчас…

Всеслав поднял руку – Борис замолчал. Рука легла на стол, пальцы свело… и отпустило. Всеслав продолжал:

– Я опять о минувшем. Как раньше было здесь? Как подрастали сыновья, отец отправлял их варяжить. И вот они варяжили, варяжили, пока только один из них не возвращался… И смуты не было. А я сказал: «Мы не поганцы, мои сыны на свою кровь мечей не обнажат, я не боюсь своих сынов, они сами решат, кому из них на мое место сесть». Я говорил так?.. Вот. И этот срок пришел, ибо я чую, мало мне осталось, очень мало. И, уходя, хотел бы услыхать, кто мне наследует, кто сядет в Полтеске. И вот как вы сейчас присудите, так оно после и будет. Вот, крест на том! – Всеслав перекрестился.