– Если просишь, так и покажу. Так вот, брат Глеб… Ты даже при своем уме идти сюда не хочешь, а я да при своем – тем более! – и так сжал кулаки, что даже пальцы хрустнули.

Глеб почернел, только и выдавил:

– Ну, братец!..

– Да, братец я тебе! – насмешливо кивнул Борис. – Я и Давыду тоже братец. Но только сядь я здесь, так вы про мою кровь сразу забудете! И на меня, как на змееныша, накинетесь! Разве не так?!

А и действительно, подумалось, ведь так! Вот каково оно! Борис, и тот не промолчал. Вот и дождался ты!

– Борис! – тихо сказал Всеслав. – Ох, негоже, Борис! Вот от тебя не ожидал.

– Чего, отец?!

– А ничего.

И опять все молчали. Вдруг Ростислав сказал – насмешливо:

– А я ведь тоже братец. Тоже младший. И тоже ум имею, хоть небольшой, зато свой. И тоже буду говорить, хоть ты, отец, того не хочешь. И я скажу: я тоже сюда не пойду!

Всеслав не выдержал – ишь как ощерился сынок! – и осадил:

– А собирался ведь!

– Нет, и не собирался.

– А с Хворостенем что?

– А с Хворостенем просто. Не я сюда, а он ко мне, в Кукейну. И не один, а со своей дружиной. Нам под Софией делать нечего, ты сам мне говорил: мне в нее ход заказан. Пусть заказан! Так у меня Кукейна есть, есть море, а оно куда поболее, чем вся твоя Земля!

– Ну, сын!..

– Да, сын. Такой вот сын; такой, какого вырастил. Что на уме, то и на языке. Не как у этих, – Ростислав глянул на братьев, усмехнулся и опять заговорил: – Не про Бориса я, Борис, хоть и умен, не князь; вон, когда ты сегодня лежал… Про Глеба я! И про Давыда. Садился бы здесь Глеб, и град его принял бы. И принял бы Давыда. Да боязно братьям садиться, вот и кривят они, не говорят, чего они страшатся. А я скажу: они еще не знают, какое наследство ты им оставляешь!

– Как это так?!

– А так. Вот ты вчера Мономаха встречал, рядился с ним, крест целовал…

– Не целовал!