– А ты бы помолчал! Ты не в варягах, брат! Да и не пьян еще!

Вскочил и Ростислав, и гневно выкрикнул:

– Да, и не пьян!

– Я рад тому! Ибо с тобой нечасто это, брат…

– Брат?! Я…

Тут и Борис вскочил, и схватил Ростислава…

Вскочил и Давыд! Но ничего он не сказал, а только замолчали все и замерли… И чинно сели. Притихли. Потом Давыд сказал:

– Неладно получается. Ряд это или что? А если ряд… так давайте рядиться. Так, брат?

– Так, – согласился Глеб. – И я свое слово уже сказал. И ты сказал. Сказал?

Давыд кивнул – да, мол, сказал.

– А ты? – спросил у младших Глеб. – И ты?

Борис кивнул. И Ростислав. Теперь все они смотрели на отца. А отец смотрел на них и думал: теперь они все заодин, все четверо; чего тебе еще желать, Всеслав?! Да, ничего они тебе не говорят, так ведь и не надо уже говорить, и так всё понятно: ты тень меж ними бросил, ты принуждал их говорить один на одного… Зачем, Всеслав? Ведь разве это по-христиански? По-христиански так: лег, отошел, свезли тебя – в санях! – и погребли, а после сыновья сошлись и поклонились старшему из них, встали при стремени… И даже то, что было раньше, до креста, и то было не так, как теперь у тебя, – сыновья уходили, варяжили, а после кто из них возвращался, кому такая судьба выпадала – прийти, тому и доставалась отчина. А ты… как зверь, опять как зверь, всю жизнь как зверь… А всё равно получилось по-божески: сошлись они, все сыновья твои, и встали заодин. А ты – опять волк-одинец, как настоящий князь… Ну так и поступай, как настоящий князь! Ну, говори, Всеслав!

И он заговорил:

– Ну что ж, тогда послушайте меня, раз вам этого так хочется. Да, горько мне, гадко! Не так я чаял с вами свидеться. А на кого кивать? Сам виноват. Ибо всю жизнь так жил, ни к тем не прибился, ни к этим. Одну Софию выстроил, а другую сжег, разграбил. Один мой сын ушел в Святую землю, а другой…

На Ростислава глянул, помолчал. Опять заговорил:

– А вот еще. Бывает так: в храме стою; все молятся, и я молюсь… Но это только говорю я те слова, а на душе совсем другое. О Бусе думаю, о тех, кого сожгли и пепел над Двиной развеяли… А вот еще. Люблю я вспоминать о том, как не вошел я тогда в Новгород, грех на себя не взял, горжусь собой, любуюсь… А ведь же и корю, на чем свет стоит кляну, и говорю себе: Всеслав, что ты наделал, да это если бы ты на охоте лук натянул, а после не выстрелил, добычу упустил, ты разве веселился бы?! Вот так – корю и радуюсь. Вот какова моя душа! Вот и сейчас: узнал, что Ростислав и Хворостень стакнулись, черное задумали… А и не знаю, как быть! Поклоны бью, прошу, чтобы просветил, чтобы укрепил меня Господь… А Он молчит! И знаю, надо уходить, зажился я, мешаю всем… – и вдруг в полный голос: – А не уйду! А не уйду, пока не передам вам то, что мне отец передал!..