– И он?!

– И он. И Васюк. Братья Кичиги. Зыч.

– Всё заполотские?

– Есть и с Окольного. Но больше заполотские. Купцы.

– Купцы! – Всеслав недобро усмехнулся. – Что говорят?

– Молчат пока. И мы молчим. Все ждем тебя.

– Меня!.. Дай-ка еще.

Борис опять подал кувшин. Всеслав пил короткими, неспешными глотками. Вот, думал, сон какой! Вот там бы так – воды!.. А эти, заполотские… Псы! Оробели! Что им свет, что им тьма! Их свет в их сундуках, а тьма в чужих. Тьфу, нелюди! Всеслав отдал кувшин, сказал:

– Ступай. А я сейчас… Только на стол не накрывайте! За что им честь?!

Борис кивнул, ушел. Всеслав, оставшись один, не спешил: сперва прибирался, после одевался, после ходил по гриднице, после молился… А сон из головы не шел! А ведь пустячный, глупый сон. Так натопили, что не продохнуть, укрылся полушубком – вот и сон. А вещий сон снится не так. Вот крестному: он и не спал тогда, а просто лёг, и Бьорн окольничий его держал, а Торир Собака уже подходил, и были на нем латы из заколдованных оленьих шкур, а его люди громко восклицали: «Вперед, вперед!»… А Олаф ничего не видел и не слышал, ибо его отец уже пришел к нему, взял его за руку – и им открылась лестница, которая была столь высока, что упиралась прямо в небо, а небо было ясное, а лестница была из серебра… И крестный и его отец взошли на эту лестницу и стали чинно подниматься по ней, и, говорят, у крестного были открыты глаза, Бьорн и не думал, что он спит, и поэтому сказал…

Вот так же и Борис взял да сказал… Нет-нет! Пресвятый Боже! Нет! Я спал, глаза мои были закрыты, мой сон – не вещий, просто сон, и не за мной Она приходила, это Ее Игнат к себе призвал, ведь так же, Господи?!

Но лик был черен, и лампадка чуть мерцала…

А за окном было уже почти совсем светло. Значит, пора идти. Всеслав встал с колен, еще раз – широко – перекрестился. Был сон – и был, пусть так. Ибо коли на то воля Твоя, то разве убежим мы от гнева Твоего?! Да и отбегался я, Господи, устал, теперь покоя жду…

Пошел.

Они сидели в гриднице – купцы по левую руку, а сыновья по правую, – и чинно молчали. Всеслав вошел – все встали, поклонились. Свияр Ольвегович ниже всех спину гнул. Слаб человек, насмешливо подумалось, ведь знаешь, кто таков этот Свияр, а все равно его согбенная спина тебе любезна…

Поклонились они – и Всеслав поклонился в ответ. Потом сказал:

– Будь здрав, град-господарь!

Они зашумели. И то! «Град-господарь» им сказано! А ведь они еще не выбраны, они еще никто, «град-господарь» – это Любим и его прихвостни, им Полтеск силу дал, печать, а эти кто?

Ладно, пусть тешатся! Всеслав неспешно сел. И так же неспешно сказал: