Иоанн-патрикий бросился её догонять. Но она, не в пример ему, была не пьяна и очень стремительна. Он бежал за ней вниз по лестнице, а затем – по длинному тёмному коридору до самой комнаты, где лежал раненый Рагнар. Как только Кремена ворвалась в комнату, из неё торопливо вышел врач-персиянин. Он нёс корзинку с бинтами, пропитанными засохшей кровью, и ящичек с инструментами. На лице врача читалась досада.

– Как он? – спросил его Калокир, – кровь остановилась?

– Остановилась. С ним будет всё хорошо. Но вот хорошо ли это? Не знаю.

И, покачав головой, лекарь поспешил к другим раненым, что лежали в соседних комнатах. У него хватало работы.

Переступив порог маленькой коморки, Иоанн замер. Рагнар лежал на узком и незастеленном топчане, одну руку вытянув к перевязанному бедру, а другую свесив до пола. Над ним горела свеча. Её слабый свет падал на лицо Рагнара и позволял понять, что раненый – не в горячечном забытьи, а спит после большой дозы снотворного. На Рагнаре не было ничего, кроме двух повязок, наложенных на бедро и грудь. Кремена захлёбывалась слезами, стоя на четвереньках, лицом уткнувшись в колени спящего. От рыданий тело танцовщицы содрогалось так, будто её били кнутом. Но молодой воин не просыпался.

– Не надо так, – чуть слышно сказал Иоанн, держась за дверную притолоку, – пойми, если кто-нибудь заглянет сюда – его у тебя отнимут навеки! Ему придётся уйти. Или умереть.

– Так спаси меня! – на одну секунду оторвалась Кремена от ног Рагнара, чтоб полоснуть патрикия непреклонным безумием своих глаз, – разве ты не можешь меня спасти?

– От тебя самой? Не могу.

– Тогда убирайся! Мне не нужна твоя жалость! Мне нужна помощь!

Но Калокир не спешил с уходом. По коридору прошли три женщины, помогавшие персиянину в перевязках. Как только они исчезли в одной из комнат, патрикий быстро спросил:

– На что ты готова ради него?

– На всё я готова ради него! – как эхо отозвалась Кремена, – ты что, не видишь?

– Что станет с тобой, если он умрёт?

– Откуда я знаю? Я никогда об этом не думала! Мне плевать, что будет со мной, если он умрёт!

– Это не изменится?

– Не изменится! Святослав обрил себе голову и оставил лишь длинный чуб от макушки! Зачем он так поступил?

Патрикий был ошарашен таким вопросом. Не зная, к чему был задан этот вопрос, он ответил честно:

– Его виски поседели. Ему это не понравилось.

– Сама знаю! И знаю, из-за чего они поседели!

– Зачем же спрашиваешь?