Когда два дружка добрели до Месы, им вновь пришлось задержаться, так как по ней въезжали в Константинополь войска. Это были конные схолы, двигавшиеся тройной колонной.

– Фракийцы, – уверенно заявил Рагнар, разглядывая закованных в латы всадников, – теперь ясно, зачем вчера зачищали три постоялых двора у Южных ворот! Это интересно, чёрт побери! Надо иметь много ума, чтоб вводить фракийцев в Константинополь!

– Они стояли в предместьях, – сказал Никифор, – теперь постоят в столице. Видимо, Иоанн не очень-то доверяет друнгарию гарнизона. Но вряд ли патрикий Пётр доволен тем, что его войска должны устрашать городскую стражу, вместо того чтобы мчаться на битву с руссами!

– Никого уже не волнует, доволен он или нет.

Пропустив колонну, приятели пошли дальше. Вскоре они достигли священных стен. Никифор был прав – дворец обступали толпы. Ворота были открыты, но экскувиторы преграждали путь, поскольку внутри дворцовых пространств людей уже было десятки тысяч. Оставшиеся снаружи громко роптали. Им тоже очень хотелось увидеть нового василевса в первый день царствования. Но всё уже заглушал звон колоколов собора святой Софии.

– Ой, коронация началась! – схватился Никифор за голову, – бежим! Я взял с собой ключ от калитки! Слава Создателю, рядом с ней – почти никого!

– Вот только не надо бежать, – удержал Рагнар своего приятеля за рукав, – иначе толпа ринется за нами, поняв, что у нас есть ключ. К тому же, мы всё равно уже опоздали.

Им удалось почти неприметно воспользоваться калиткой, благо что старый её замок был хорошо смазан. Преодолев Царские сады с быстротою, какая только была доступна тридцатилетним пьяницам, они долго ещё протискивались сквозь злящуюся толпу и тройную цепь экскувиторов, выстроенных вокруг собора святой Софии. Конечно, если бы не Рагнар, Никифор Эротик точно не справился бы ни с первой задачей, ни со второй. Взбегая на паперть, он проклинал себя за пристрастие к болтовне, вину и баранине, потому что колокола давно уже смолкли. Войдя в собор, он почувствовал, что его подвитые волосы встают дыбом от ледяного, вязкого ужаса. То же чувство – а может быть, ещё более острое, испытал Рагнар.

Собор был заполнен от алтаря до дверей. И на галереях люди стояли плотно. Согласно записям трёх хронистов, присутствовали семь тысяч четыреста человек. Кто же это был? Само собой разумеется, вся столичная знать – военноначальники и чиновники вместе с жёнами, представители всех сословий и всех парламентских партий, архиепископы и послы. Хор уже безмолвствовал, потому что после поклона Святейшего патриарха благочестивому императору Иоанну Цимисхию, только что коронованному, в соборе происходила светская церемония. Слишком светская! Патриарх Полиевкт ещё выпрямлялся при помощи двоих юношей в белых ризах, а препозит Евсевий Эталиот, стоя на амвоне, уже зачитывал во всю силу своего голоса самый первый указ василевса. Сам василевс стоял на ступеньку выше. Были на нём пурпуровые кампагии, золотой скарамагний и диадема, мерцающая сапфирами. Этот чудный голубой блеск в белых волосах императора придавал его облику ослепляющую божественность. Иоанн смотрел сверху вниз и ласково улыбался красивой женщине с ещё более ослепительными глазами, которая осыпала его проклятиями и грязной площадной бранью на весь собор. Она угрожала вырвать ему глаза и всё, что висит, а гнусного пса Василия Нофа, паракимомена, удавить его же кишками. И она точно бы это сделала, если бы два монаха её не держали за руки. Анемас, знавший прыть и силу царицы, взял её также за воротник скарамагния. Рядом билась в руках двух воинов обезумевшая вакханка в красном хитоне. Это была Кремена. Она не только ругалась, но и плевалась, ибо её госпожа пока ещё не успела привить ей благовоспитанность. И указ, который зачитывал препозит, лишал госпожу возможности завершить этот тяжкий труд. Согласно указу, царственная вдова Феофано, виновная в подозрительной смерти трёх императоров, отправлялась в монастырь Проти на скалах острова Антигоний, дабы подвергнуться заточению до конца своей грешной жизни. На документе, конечно же, были подписи патриарха и шести консулов, обладавших правом в особых случаях представлять весь Синклит. По единоличному распоряжению императора ни один человек и ни одно ведомство не посмело бы поднять руку на Феофано.