– Хау, – ответил тот. – Так я жил две зимы и два лета. Это могут подтвердить Тачунка-Витко и его воины в Черных холмах. Я убил более ста золотоискателей. Я могу показать их скальпы, а воины Тачунки-Витко видели этих золотоискателей висящими на деревьях.

– Ты знаешь, что твой отец был виновен?

Рогатый Камень, побледнев, с трудом совладал с собой:

– Ты сказал это, и я знаю это.

– Как ты считаешь, Маттотаупа заслуживает того, чтобы за него отомстили?

– Да. Он был великим воином. Рыжий Джим убил его душу и его тело. Рыжий Джим должен умереть, где бы мы ни встретили его.

– Почему ты не убил его?

Рогатый Камень сцепил зубы и с трудом выдавил из себя:

– Я вернулся к вам.

Четансапа снова посмотрел на собравшихся:

– Вы слышали. Я говорю вам: это правда, что Рогатый Камень за три последних солнца не убил ни одного дакота, а убивал только вачичун, искавших золото. Он никогда не пил минивакен, это знают все. Правда и то, что за каждого убитого им дакота он может убить по два Длинных Ножа, ибо он – величайший из всех воинов, что вышли из рода Сыновей Большой Медведицы. Он великий охотник, который легко сможет прокормить вигвам. Дакота обычно предлагают храбрым плененным врагам остаться в их вигвамах. Рогатый Камень пришел к нам. Он – дакота и родился в наших вигвамах. Я предлагаю вам, Сыновья Большой Медведицы, снова принять Рогатого Камня в наш род как истинного сына Большой Медведицы. На Миниа-Танка-Вакпале стоят Длинные Ножи, их очень много, и нам придется биться с ними за нашу землю и за наших бизонов. Рогатый Камень будет для нас не сыном предателя, а воином, чье оружие защитит наших женщин и детей и нашу землю. Хау, я все сказал.

Четансапу слушали не перебивая. Когда он смолк, еще долго царило молчание.

Потом вперед попытался выскочить Шонка, и по его лицу было видно, что он хотел сказать.

– Сначала говорят заслуженные воины! – осадил его Четансапа.

Теперь все зависело от того, выскажется ли еще кто-нибудь из уважаемых, авторитетных воинов; тогда, по замыслу Четансапы, позорная казнь Рогатого Камня могла превратиться в открытое совещание совета старейшин.

Молчание длилось слишком долго.

Шонка скорчил презрительно-торжествующую мину.

– Вождь военного времени Сыновей Большой Медведицы Старый Ворон хочет говорить! – нарушил наконец зловещую тишину Четансапа.

Старый Ворон вовсе не собирался еще раз брать слово после своего краткого вступления, обернувшегося для него немалой порцией смущения и стыда. Он слышал барабанный бой, доносившийся из Священного вигвама, и сердце его замирало от страха за себя и за сына. Но, поймав взгляд Четансапы, он понял, что должен говорить, если не хочет, чтобы тот открыл всем его позорную тайну. Нужно было искупать свою вину.