— Они снова пойдут в атаку, сир?

— Готов побиться об заклад, что да. Вероятно, Саладин до сих пор надеется, что кто-то из пленников уцелел. Но мы выполнили свою работу, нет нужды стоять здесь. Мы в порядке отступим к городу, и пусть турки любуются бойней, которую тут учинили.

Как выяснилось в последующие часы, король недооценил ярость Саладина. Мамлюки накатывали волна за волной, осыпая жандармов тучами стрел и затрудняя наш отход. Вскоре разозленный Ричард вынужден был отдать приказ о том, чтобы занять оборону. За наскоками мамлюков следовали удары тяжелой турецкой конницы, угрожавшие прорвать наш фронт. И всякий раз ей мешали рыцари, плотным строем на скаку выдвигавшиеся вперед и оттеснявшие врага.

Так как сарацинам хватало ума не принимать бой, после каждой атаки оставалось лишь небольшое количество убитых врагов и наступала краткая передышка для наших жандармов. Это страшно изматывало. Мы не успевали добраться до своих порядков, а сарацины уже перестраивались. Изготовившись, они принимались бить в свои чертовы барабаны и цимбалы, и мамлюки или тяжелая кавалерия снова устраивали натиск. Рыцарям приходилось отражать его, а потом живо догонять своих, чтобы избежать окружения и гибели.

Вперед и назад, наступление за отступлением; бой кипел, обе стороны дрались отчаянно, ни одна не желала уступать. Лишь когда солнце скрылось за горизонтом на западе и свет дня стремительно померк, атаки и контратаки прекратились.

Король находился в поле до тех пор, пока вне лагеря не остался один лишь замыкающий отряд из жандармов и рыцарей, не потерявших коней. Я тоже был там, вместе с Рисом и де Дрюном. Как и Торн, чудом избежавший сарацинской стрелы, когда он на короткое время снял шлем.

Когда мы достигли освещенных факелами, охраняемых часовыми стен Акры, стало совсем темно. Я был благодарен тьме, что помогла нам отойти с поля боя и скрыла от глаз последствия ужасного побоища. Мы хранили усталое молчание. Головы клонились, плечи поникали. Раздавался храп уснувших в седле. Многие скакуны были вымотаны настолько, что всадникам приходилось слезать и идти рядом, однако Ричард ехал верхом на одном из своих ронси. Поммерс, верный друг, все еще шагал, неся меня. Я позволял ему брести настолько медленно, насколько ему хотелось.

Погрузившись в раздумья, я говорил себе, что моя епитимья теперь наверняка исполнена. Я смыл свой грех — убийство Генри. К моему ужасу, надежда на то, что я обрету полный покой, оказалась ложной. В этот день я зарубил по меньшей мере шестерых сарацинских пленников, чьи шеи и руки были связаны веревками. Да, то были язычники, место которым в аду, и все же их лица долго не стирались из моей памяти.