Признаться, особым доверием к его загадочной затее после столь путаного и невразумительного пояснения Константин не проникся, но Минька заявил, что он парню верит как себе, поэтому пришлось согласиться на роль пассивного наблюдателя.

Зато на следующий день все прошло как нельзя лучше и недовольных не осталось вовсе. Да и как им остаться, если все воочию увидали, что едва священник, громко читая молитвы, принялся махать кадилом, обходя углы прокатного цеха, как поганая нечисть, обернувшись в черных воронов, вмиг покинула свои облюбованные места и, негодующе каркая, улетела прочь.

Единственное, о чем вечером, уже после благодарственного молебна, спросил князь Сергия, так это о том, каким образом «нечисть» учуяла нужный миг, в который надо было взлетать. На что тот, лукаво улыбаясь и не желая открывать секрет своего руководства послушной нечистой силой, туманно пояснил:

— Так их словом святым, аки дубиной, по головушке тюкнуло, вот они и не удержались.

Константин хорошо намотал на ус урок, который ему преподал юный инженер. И когда к нему пришел ведающий финансами всей Рязанско-Муромской епархии отец Феофилакт с очередной жалобой на княжеских тиунов и в первую голову на Зворыку, который не выдавал, ссылаясь на княжеское повеление, положенную церковную десятину, да и не мог ее выдать, ибо в таком количестве серебра не имел, князь уже знал, что ему делать.

Поначалу он, памятуя о тех же ремесленниках, которых удалось уговорить потерпеть, попробовал разъяснить сложность ситуации, надеясь на понимание.

— Десятина ваша вся целиком была поистрачена на богоугодное дело для замирья с владимиро-суздальскими князьями, на каковое я получил благословение епископа Арсения, — попытался отвертеться он, вовремя вспомнив о полученных от владыки книгах.

— То он твой почин о замирье благословил, а не трату на них гривен божьих, — не согласился с князем Феофилакт.

Константин сурово нахмурил брови и сам перешел в атаку:

— Думай, что говоришь! Какие такие божьи гривны?! Господь — не Мамон, которому злато-серебро подавай!

Однако наехать на епископского казначея не вышло. Феофилакт хладнокровно пояснил, что он просто оговорился, а впрочем, князь и сам прекрасно понимает, что речь идет о десятине в пользу церкви.

— К тому ж ты ему еще перед своим отъездом обещал, что выплатишь все по возвращении. За то он тебе и книги вручил.

— Поначалу да, книги, — покладисто согласился Константин, — а потом, как раз после приезда, первым делом испросил его благословения на церковные гривны.

Вариант был беспроигрышный, поскольку опровергнуть его слова было некому. Епископ весьма близко к сердцу принимал грядущую войну, хорошо понимая, насколько тяжело она в случае поражения ударит по всему княжеству, а в то, что удастся одолеть соседей, он не верил. Еще в декабре, узнав о том, что боевые действия неизбежны, Арсений попытался уговорить князя смириться и «склонить главу», ибо, по его словам, «полуепархии сразу с двумя не совладать»[130].