И Константин осекся. Не получалось прижучить по закону. По справедливости — да, вот только нельзя было поступать вопреки Русской Правде, никак нельзя. Даже если жалко ежедневно избиваемых пленников, все равно создавать прецедент весьма опасно.

Зато теперь…

— Пущай там, на небесах, истину изрекут! — отчаянно выкрикнул Гремислав, видя княжеские колебания.

Константин перевел взгляд на Сильвестра.

— Имеет право, — почти беззвучно шепнул тот.

Константин нехотя кивнул, соглашаясь с судьей.

«Хоть он и сукин сын, — мелькнула у князя мысль, — но до недавнего времени был нашим сукиным сыном, поэтому придется пойти навстречу».

Гремислав довольно ухмыльнулся — он знал, зачем просит божьего суда. Навряд ли кто из простых селян или ремесленников сумел бы справиться с ним — что на мечах, что на секирах. За дружинников он тоже не беспокоился — пусть он и не был ни с кем в близких отношениях из-за своей нелюдимости и излишней жестокости, но все равно оставался для них своим, а старик-прончанин — чужаком.

Да и тягаться с ним даже лучшим из воинов Константина и впрямь было затруднительно. На рожон мог полезть разве что кто-то из новичков, которыми пополнили потери княжеской дружины после Коломны. Но тех воев насильнику бояться и вовсе не стоило. Им против Гремислава в бою один на один не выстоять и пары минут. Рванулся было Любим, горя желанием восстановить справедливость, но Константин со своего судейского кресла властно махнул рукой, чтобы парень отступил назад.

— Послуху не подобает свой меч вздымать, — пояснил он сумрачно.

Ободрившийся Гремислав, чувствуя, что он вот-вот одержит верх в этой судебной тяжбе, и горделиво поглядывая на угрюмо молчащую толпу — торопиться на верную смерть никто не отваживался, — еще раз громогласно повторил свой вызов:

— Готов с кем угодно в бою немедля сойтись!

— Нешто и впрямь татя верх будет? — сокрушенно вздохнул дед-прончанин, и скупая старческая слеза мутной каплей выкатилась у него из глаза, но в этот миг чья-то тяжелая рука легла ему на плечо.

— Не горюй, старче, — пробасил пролезший из задних рядов огромный молодец.

— Юрко это по прозвищу Золото. Из новиков[154] он, — полетело по оживившейся толпе, а тот, бережно отодвинув старика в сторону, прямиком направился к Константину и низко склонился перед князем в поясном поклоне. Выпрямившись, он посопел, явно не зная, с чего начать, и наконец бухнул попросту:

— Я старику верю. И Любиму верю. А ентому злыдню, — он небрежно кивнул в сторону Гремислава, — ни на едину куну. И мыслится мне, что господь тож, поди, не слепой. Повели, княже, божий суд учать.