— Она сама на меня налетела, — вскинулся было обвиняемый.

— С мечом в руках? — невинно осведомился Константин.

— У нее когти как мечи. Вон, руку мне оцарапала до крови, — не зная, что еще сказать, выпалил Всеволод Владимирович, в качестве доказательства демонстрируя тыльную сторону левой ладони, на которой алели три розовые царапины.

— Ишь ты, — усмехнулся князь. — Знатные у тебя раны. За такие и впрямь отомстить надо, чтоб на будущее никому не повадно было. А мужиков зачем рубил, похваляясь? Или они тоже царапались?

— В горячке я был, в запале. Сам не ведаю, как получилось, — снова опустил тот голову.

— Не дело ты тут учинил, Константин Володимерович, — встрял Мстислав Глебович, стоявший в середине, и вновь досадливо сплюнул красную слюну. — Я князь, и ты князь. Почто смердов на суд собрал? Окуп назови, какой тебе нужен, а перед этим вели отвести в покои да накормить, а там и обговорим, сколь гривен тебе от моего отца Глеба Святославича надобно. А что вина у нас всех перед тобой — от того ни я, ни они и так не отрекаемся.

— Вина у вас, положим, в первую очередь не передо мною, а перед ними, — кивнул в сторону толпы Константин, — потому они тут и присутствуют. А про князей ты неверно сказал. Я-то таковым являюсь, а вот вы… В чем у вас от татей шатучих отличие, не скажешь?

Ответом было возмущенное молчание, которое Константин поспешил истолковать в выгодную для себя сторону.

— Не скажешь, — протянул он с укоризной. — А почему? Да потому, что ты и сам не ведаешь. Да и я этой разницы тоже что-то не наблюдаю, — вздохнул он сокрушенно.

— А отличка хотя бы в том, — угрюмо возразил Мстислав Глебович, — что мы тебе подсобить пришли, с христианскими намерениями — обратить в святую веру здешний народишко, кой закоснел уже в поганом язычестве. Нашумели, конечно, малость, но кто же виноват, что они слушать ничего не хотят, а заместо того за косы да за топоры хватаются. Поначалу-то думали всех миром в церкву загнать да окрестить заново, ан не так все вышло.

— Они идолищам поганым в лесу молятся! Я знаю где. И показать могу, — выпалил вынырнувший из-за его спины попик.

— А с тобой, божий человек, у нас отдельный разговор пойдет, — достаточно спокойно, почти ласково, пообещал Константин. Но была в той ласковости такая затаенная угроза, что уж лучше бы князь как-нибудь прикрикнул — все лишний пар из души бы выпустил. Нет, в себе удержал, а это намного хуже.

И вроде бы отец Варфоломей не раз и не два представлял себе, как терзают его злые язычники-дикари, а он стойко выдерживает многочисленные муки, чтобы удостоиться за них впоследствии ангельского венца, но тут ему стало не по себе. Он вновь нырнул за спины князей, продолжая недоумевать, отчего бы это с ним такое, особенно учитывая, что некогда он довольно-таки смело спорил с сидящем перед ним рязанским князем, и было это не столь давно, прошлым летом.