А Константин снова потер лоб, пытаясь припомнить, где он все-таки встречался с этим попиком. Вон и голос знакомый, он его точно слышал, но в голову так ничего и не приходило. Ладно, потом разберемся.

— Батюшка верно сказывает, — подтвердил Мстислав Глебович и криво усмехнулся. — Понимаю, некогда тебе у себя под носом язычников примечать. Тебе эвон Владимир с Ростовом подавай. Известно, княжества у других князей отымать да детишек без уделов оставлять куда слаще. Вот мы и…

— А тебе, княже, что за печаль была до язычников моих? Ты кто — митрополит или черниговский епископ? — перебил Константин и, игнорируя остальные намеки Мстислава — еще не хватало вступать с ним в дискуссию, — спросил у Любима: — В чем вина этого князя?

Тот немного помедлил, склонив голову и испытующе поглядывая на Мстислава Глебовича. Константин не торопил. Времени до сумерек предостаточно, так спешить некуда. Наконец Любим удовлетворенно кивнул и приступил к перечню:

— Воя твово в Пеньках самолично на копье вздел. Все жечь повелел. Баб хлестал нещадно, а одной старухе руку перебил, чтоб знала старая, как на князей кидаться. Здесь, в Залесье, еще одного ратника срубил и кузнеца тоже.

— Да тот кузнец Точила самым главным у них был, кто Велесу да Сварогу жертвы приносил! — снова выкрикнул попик. — Ты спроси-ка, спроси сам у вдовицы его, у Пудовки, а уж она тебе как на духу ответит.

Константин повернул голову к глухо ворчащей толпе.

— Где вдовица? — спросил негромко.

Легко раздвинув перед собой двух набычившихся мужиков, угрюмо стоящих в первом ряду, вперед из задних рядов вышла крупная женщина лет сорока. Отвесив низкий поклон Константину, она повернулась к Мстиславу Глебовичу и с вызовом произнесла:

— А и скажу, таиться не стану. Он хоть и приносил Сварогу жертвы, да токмо никого никогда не забижал.

— Она и сама, поди, язычница! — радуясь тому, что все его слова полностью подтвердились, закричал Мстислав Глебович.

— Христианкой я была, а вот ныне… — Пудовка неторопливо сняла с шеи веревочку с болтавшимся на ней маленьким деревянным крестиком, сжала его в кулаке, подошла поближе к пленному и с силой швырнула ему в лицо. Повернувшись к Константину, она твердо продолжила: — Ныне не желаю, ибо не хочу пребывать в одной вере с этим кровопивцем. — Она, не глядя, кивнула на Мстислава.

— А я говорил, я говорил! — снова выкрикнул попик.

— А ты и вовсе молчи, — повернулась к нему женщина. — Из-за тебя все, окаянный. Не ведаю уж, какому богу ты служишь, но знаю, что злой он, как наш Чернобог, и негоже такому поклоны бить да ради него от наших чистых и светлых отрекаться.