— Богохульница! В аду сгоришь! — завопил возмущенный неслыханным кощунством отец Варфоломей.

— Вот-вот. Цельными днями он нас ентим и пугал, — усмехнулась Пудовка. — А когда мужики его в круг взяли, знаешь, княже, что он нам сказывал? Мол, готов он за веру свою мученический венец приять от нас, а за то ему на небесах вечное блаженство бог подарит. Мой-то Точила возьми да спроси: «А нам что от твоего бога будет?» А тот в ответ: «Адские муки. Вечно вам в котлах кипящих вариться». Ишь ты какой. Точила и говорит: «Стало быть, ты, поганец, на наших муках хотишь себе вечное блаженство заполучить? Мы-то, конечно, котлов твоих не боимся, но уж больно противно знать, что такая нечисть, как ты, блаженствовать станет». Опосля того и выкинули мы его из селища. А он, вишь, воротился, да не один — с силой ратной. А теперь хоть казни меня, княже, хоть милуй, но крест его я больше на себя не надену. — Женщина вновь склонилась перед Константином в низком поклоне и, выпрямившись, вскинула голову, ожидая своей участи.

Константин молча встал.

— Всякие людишки Христу поклоняются. Есть среди них и недостойные, кто спорит, но и других тоже хватает.

С этими словами он распахнул на себе полушубок, расстегнул ворот рубахи и медленно полез за пазуху. Как назло, под руку вначале попался оберег.

«Вот бы поп обрадовался, если бы я перепутал и вместо креста машинально достал бы из-за пазухи змеевик, — мрачно подумал он, решив, что надо бы пока на время снять его, а то мало ли.

К тому же женская голова на медальоне удивительно напоминала горгону Медузу. Разумеется, поп про нее, скорее всего, не знает, но ему будет достаточно посмотреть на змей вместо волос, чтобы завопить про князя, что тот не только покровительствует язычникам, но и сам таковым является, таская на груди изображение ведьмы.

Он досадливо поморщился, высвобождая запутавшийся в веревке оберега изящный золотой крестик, наконец извлек его и, показывая вдове кузнеца, негромко продолжил:

— Не след в плохие весь мир зачислять. Он ведь не на них стоит. К тому же и ныне все по слову Христову творится, ибо зло посрамлено, как и обещал наш спаситель. — И он, убирая крестик обратно за пазуху, с укоризной добавил: — И свой крест подбери. Не хочешь носить — принуждать не буду. Верить силком никого не заставишь. Кому пожелаешь — тому и молись. Но и так тоже нельзя. Ты же, крест свой бросив, в один рядок с этим попом встала, себя унизив.

Пудовка растерянно взглянула на князя. Иных слов она ждала в ответ. В своем запале она даже смерть была готова принять. Всем жизнь тусклой кажется в первые минуты после утраты близкого человека. Вот и ей все равно было, что с ней дальше сделают. А князь вон как все повернул. И попрекнул-то деликатно, можно сказать, ласково, и верить во что хочешь дозволил, а главное, ее, кузнечиху простую, да еще и в язычницы сызнова обратившуюся, выше попа поставил. И тут же стыд пришел — а ведь и впрямь погорячилась. Крест-то тут при чем?