Вот об этом Фёдор не думал. И враз побелевший Михайла, который, по своему обычаю, подслушивал царевичеву беседу, тоже.

А и правда!

Первый-то раз ладно! Там он знает, что и как! А второй раз? Кто стрелял в Фёдора? Могут ли эти люди и на Устинью руку поднять?

А ведь могут…

Ежели им царевич неженатый нужен, еще как поднимут…

А делать-то что? Предупредить ее, чтобы осторожнее была? Так не поверит! Что там! И разговаривать с ним не будет! Аксинью предупредить? А этой что говори, что не говори, в голове одна любовь с ромашками. Половину перепутает, вторую перезабудет. Вот про таких и говорят, что волос долог, а ум короток.

Делать-то что?!

Но, пока Михайла раздумывал, боярин Раенский уже свое слово сказал:

– Ты, Феденька, племянник любимый, лучше почаще в храм наведывайся. Там и зазнобу свою повидаешь, и батюшка ее в твоих намерениях убедится.

– Поговорить бы.

– Она тебе ясно передала. Позорить себя не позволит. И права она, ты сам то понимаешь.

Фёдор понимал. Он и не разгневался, когда ему слова Устиньи передали. Все правильно. Лучше получить от невесты пощечины до свадьбы, чем рога после свадьбы. Если сейчас она себя блюдет, то и потом блюсти будет.

– Понимаю. Буду я в храм ездить, обещаю.

– Вот. А потом просто выберешь ее, и все. Поздно уже будет. Не рискуй, Феденька, ведь боярышня не царская дочь, ее и убить могут, и сглазить, и еще как испортить…

– Не буду.

Фёдор вдохнул.

Он подождет.

Но…

Устинья все равно его будет! И впервые, наверное, Фёдор подумал о другом.

А ведь она бы и царицей могла быть. Не хуже маменьки. Только вот матушка за царя вышла, а Устинья за царевича…