‹…› что великие историко-политические проблемы, владеющие и движущие нашим обществом, невозможно просто так отделить от тех общих главных духовных вопросов, которые ставит перед собой систематическая философия и за решение которых она неустанно боролась в ходе своей истории[301].

‹…› что великие историко-политические проблемы, владеющие и движущие нашим обществом, невозможно просто так отделить от тех общих главных духовных вопросов, которые ставит перед собой систематическая философия и за решение которых она неустанно боролась в ходе своей истории[301].

Что ж, первая важная часть фокуса успешно проделана. История незаметно становится историей философии, причем такой, которая, будчи историей политической, в конечном счете всегда вращается вокруг всё тех же систематических вопросов: как обстоит дело с правильным отношением между индивидом и его сообществом? Как – с отношением между истинным самоопределением и свободным, публичным использованием разума? Как – с предполагаемыми правами любого разумного существа как такового, без всяких ограничений? Для записного веймарца Кассирера всё это подлинно немецкие вопросы, по крайней мере – в том, что касается философии модерна. В таком обрамлении при точном знании источников с неопровержимой ясностью следует, что на самом деле не кто иной, как Готфрид Вильгельм Лейбниц, то есть системный философ, который ни разу прежде (да и по сей день) не был заподозрен в связи с идеей демократии,

‹…› первым среди великих европейских мыслителей открыто и решительно заложил в основу своей этики и своей философии государства и права принцип неотъемлемых основных прав индивида[302].

‹…› первым среди великих европейских мыслителей открыто и решительно заложил в основу своей этики и своей философии государства и права принцип неотъемлемых основных прав индивида[302].

Придворный философ Лейбниц, кто бы сомневался! Столь же убедительно можно бы было здесь извлечь из приснопамятного цилиндра министра иностранных дел республики Густава Штреземана немецкого кролика-великана!

Отнюдь не вскользь маг источников Кассирер упоминает и о том, что соответствующий пассаж, дотоле казавшийся исследователям Лейбница едва ли достойным упоминания, взят из трактата о правовом положении рабов и крепостных. Этот трактат вовсе не ставил под вопрос саму практику, но допускал для означенных подданных определенные – безусловные – минимальные права.

От этих минимальных прав до обладающего избирательным правом подданного современного правового государства надлежало пройти несколько гигантских шагов. По Кассиреру, именно так и случилось. Импульс Лейбница, будучи переданным через Вольфа[303], повлиял в свое время на всю политическую философию Западной Европы, а затем – через Уильяма Блэкстона, британского философа права и читателя Вольфа, – и на американскую Декларацию независимости 1776 года, которая в свою очередь послужила образцом для французского Национального собрания!