В удовлетворении просьбы Лескову было отказано, тем не менее драму он всё-таки написал. Подписанная псевдонимом «М. Стебницкий», она была напечатана в журнале «Литературная библиотека» Юрия Богушевича, а вскоре поставлена в Петербурге на сцене Александрийского театра.

Премьера состоялась 1 ноября 1867 года в бенефис Елизаветы Левкеевой, исполнившей роль жены главного героя-страдальца Молчанова – естественно, стервы с низменными интересами, сживающей мужа со свету. Молчанова пылко и с большим воодушевлением сыграл один из лучших актеров театра Александр Нильский. Директор императорских театров Степан Александрович Гедеонов благоволил Лескову и позволил ему принимать в постановке непосредственное участие. На роль главного злодея, купца Фирса Князева, подчинившего весь город, Лесков подыскал актера со стороны Николая Зубова, и тот справился блестяще. Это оказалось не так просто: краски в «Расточителе» были сгущены – кажется, Лесков хотел сочинить социальную просветительскую драму о самоуправстве одних и бессилии других, а написал чувствительную мелодраму с отравлениями, любовью до смерти, черной ненавистью, сумасшедшим домом, жуткой бурей и поджогом.

Зрителей все эти страсти задели за живое – автора вызывали несколько раз, и он кланялся из ложи. За сезон прошли еще шесть спектаклей, что не так мало. 24 декабря следующего года «Расточителя» поставил московский Малый театр в бенефис Елены Чумаковской, но эта премьера получилась, по-видимому, негромкой.

Критика не разделила восторгов невзыскательной публики, обозвала пьесу «Раздражителем» и выбранила от всей души, высмеяв за избыток мелодраматизма и бульварщину. Отдельного неодобрения заслужило сдержанное отношение автора к реформе, вводившей гласность суда. Лесков, в сущности, призывал спроецировать красивые идеи на реальную жизнь провинциального русского города, в котором царствовали свои законы и авторитеты (Фирсу Князеву новые судебные формы позволили добиться выгодного ему решения), но его по привычке обвинили в мракобесии.

Скорее всего, даже самому доброжелательному читателю было ясно, что эстетическая критика лесковской пьесы во многом справедлива. Сценический жанр требовал совершенно особых навыков, которыми дебютировавший в нем Лесков не обладал: переборщил с мелодраматическими эффектами, не смог избежать повествовательности, наконец, как уже говорилось, немало позаимствовал у самых известных сочинителей, от Гоголя и Островского до Сухово-Кобылина и знаменитого французского автора Виктора Дюканжа – всё это усиливало ощущение вторичности. И всё же Лесков не без оснований подозревал, что сам тон этих откликов вызван не столько особенностями пьесы, сколько его репутацией.