Разумеется, со страниц газеты он вел разговор не только с «дворниками» и «поварами», но и с государством: заступался за права староверов и сектантов⁹⁴⁶, гневался на принадлежавшего к кругу Победоносцева историка раскола Н. И. Субботина за ангажированность и выступления против «религиозной свободы», защищал Толстого от глупых сплетен и использования его имени в коммерческих целях, приводил его в пример Иоанну Кронштадтскому, не спешившему отказываться от права собственности на свои книги о христианстве⁹⁴⁷. Снова много и подробно писал об абсурде русской жизни⁹⁴⁸, смаковал курьезы – например, историю о девушке, в метрике отнесенной к мужскому полу, подобно гоголевской Елизавете Воробей, проданной Собакевичем Чичикову⁹⁴⁹. Возвращался к еврейской теме⁹⁵⁰, в цикле заметок подробно обсуждал резонансное дело об убийстве тринадцатилетней еврейской девочки Сарры Беккер⁹⁵¹. Он вообще многие заметки посвящал детям – беспризорным, брошенным, нищим⁹⁵². В 1885 году Лесков взялся собирать деньги для двухлетней девочки Лиды и ее матери, детской писательницы О. А. Елшиной, после смерти кормильца лишившихся средств к существованию⁹⁵³. Статьи Лескова в их поддержку появились и в «Петербургской газете», и в суворинском «Новом времени»⁹⁵⁴; в результате было пожертвовано около двух тысяч рублей.

Сотрудничество с «Петербургской газетой», продолжавшееся до смерти Лескова⁹⁵⁵, обнажило: в 1880-е слово и дело слились для него окончательно, грань между публицистикой и художественной прозой размылась. Газетные заметки легко перетекали в «рассказы кстати», а те почти не отличались от очерков, которые он размещал в газете. Так, заметки о безумной Семеновой, признавшейся в убийстве девочки Сарры, послужили основой для рассказа «Старинные психопаты». Писать стало всё равно что дышать и значило – улучшать мир, влиять на умы и сердца. Он действительно пытался подчинить литературные занятия тому, чтобы Царство Божие наступило «на земле как можно скорее и всесовершеннее»⁹⁵⁶.

В 1894 году Лесков говорил Виктору Протопопову о том, что литература и искусство должны приносить пользу, однако занятия литературой описывал следующей метафорой: «Отрешиться от литературных трудов окончательно я, однако, не могу: нет-нет, да и захочется что-нибудь “высказать”. Ну, и напишешь… “Мы с тобой, – говорил мне, бывало, Писемский, – похожи на женщин, сначала привыкших к веселью, а затем вышедших замуж. Когда наступает вечер, этих женщин так и тянет вон из дома. Они забывают, что у них есть семья, что веселиться уже поздно – привычка делает свое”»⁹⁵⁷.