Это тоже странно, чья лапа правила текст, ведь Шварцман когда-то начинал как журналист.

Сами сравните! Я уже цитировала подлинное письмо Косарева Берии по поводу поведения Ежова при расследовании убийства Кирова — совсем другой стиль! Мой дед был не таким уж образованным, но от природы грамотным человеком, прекрасно чувствующим русский язык!

А тут… вы только послушайте, как они пишут от имени Косарева.

«Мы вели работу по политическому разложению комсомола, притуплению его боевых качеств, разбуханию и засорению его рядов, сведению на нет идейно-воспитательной работы, вместо чего поднимали на щит гармошку и галстух. (Именно «галстух», цитирую дословно. — А.К.) Направляли внимание молодежи в сторону культурничества, отвлекая ее от насущных политических задач дня.

Мы выдвигали к руководству комсомолом наших сторонников, враждебных партии и ведущих борьбу с ней, сеяли в рядах молодежи недовольство существующим положением в стране и формировали кадры, готовые в нужный момент к открытой вооруженной борьбе против советской власти…»

Или вот еще от 5 декабря. Косарева спрашивают: каковы были цели его вражеской работы? И он отвечает, как запрограммированный на самоуничтожение робот: «Свержение советской власти, восстановление капитализма в стране, приход к руководству блока из правых и троцкистов, включая в этот блок антисоветские силы и нас, представителей контрреволюционной молодежи…»

Просто готовая программа.

Пройдет еще много лет, пока 28 июля 1954 года Шварцман не признает: «…в результате расследования и общения с Косаревым у меня не сложилось убеждения о причастности его к шпионажу и террору. По этой причине запись показаний по этим обвинениям… я производил так, чтобы несостоятельность этих обвинений была более или менее очевидна. Опять-таки по этой причине я стремился при записи показаний Косарева избегать упоминания лиц неарестованных и неосужденных во избежание новых арестов по делу…»

Отчего же тогда на закрытом суде, когда дело его рассматривала Военная Коллегия Верховного суда СССР, Александр Васильевич вдруг снова признал свою вину?

Ему давали слово. Это был не открытый, а закрытый процесс, без публики. Но он все равно мог встать и бросить в лицо обвинителям, что ни в чем не виноват, никаких преступлений перед страной не совершал, никогда не был врагом родины и народа. А напротив, делал всё для того, чтобы очеловечить сталинский социализм, добиться, чтобы люди жили сытно, свободно, хорошо, смело рожали детей, в уверенности, что у детей есть нормальное будущее. И то, что написано в приговоре, выжато из него под нечеловеческими пытками, угрозами расправиться с семьей, уже арестованной.