Корчак поначалу надеялся, что сможет бороться с оружием в руках. Когда объявили мобилизацию, он заказал у портного с Нового Свята офицерский мундир. Его не приняли в армию из-за возраста. Несмотря на это, он каждый день ходил в военной форме. Не ходил. Летал. Успевал одновременно побывать в десятках мест.

Под гул летящих с неба бомб и рвущихся артиллерийских снарядов он бегает в своем мундире по улицам Варшавы, каждый день, подвергаясь смертельной опасности, совершает далекие пешие прогулки от Крохмальной до Средместья. Поднимает с мостовой потерявшихся, испуганных, зачастую раненых детей, несет их в опекунские и перевязочные пункты <…>. Этот усталый старик в первые дни сентября 1939 года производит впечатление человека упоенного, разгоряченного отвагой и верой – вплоть до безумия{364}.

Все, кто встречал тогда Доктора, запомнили его эйфорическое состояние. Он повторял, что творящийся вокруг апокалипсис – это шанс на возрождение. В огне пожаров, в море крови и страданий, как в алхимическом тигле, людские характеры переплавятся в благородную руду. Тот, кто сдаст экзамен на героизм и жертвенность, – переродится морально и построит лучший мир. Эти слова, записанные современниками Корчака, могут показаться бредом человека, пребывающего в состоянии шока. Но они обретают глубинный смысл, если вспомнить о многолетних духовных исканиях Корчака. Если отыскать в его речах мистическую уверенность в том, что нужно похоронить старую жизнь, чтобы настала новая.

Люди нуждались в близости, их переполняла отчаянная бравада. Они постоянно встречались друг с другом. Преодолевали километры, чтобы зайти в гости, узнать, что у кого творится. Первые бомбы, сброшенные на город, сорвали крышу дома на улице Окульник, где мы жили втроем: бабушка, мама и я. Поэтому мы переехали в помещение на первом этаже книжного магазина на Мазовецкой, 12. Там с утра до вечера сидели знакомые, Корчак приходил к нам каждые несколько дней.

Как-то раз он принес к нам в магазин мальчика, которого встретил, бредущего босиком по улице, засыпанной стеклом. Мы напоили его чаем, а потом пан Доктор отправился искать ему какую-нибудь обувь в разбитых снарядами окрестных магазинах{365}.

Первая неделя войны повергла варшавян в состояние, подобное кошмарному сну, в котором человек переживает катастрофу и знает, что спастись можно, лишь проснувшись, но проснуться нельзя. Это был не сон. Горели дома, куда попали зажигательные бомбы, с фронта привозили первые эшелоны с ранеными, из западных воеводств прибывали толпы эвакуированных, бесконечные потоки людей бежали от немцев на восток по мостам Кербедза и Понятовского.