В субботу, 16 ноября 1940 года, «еврейский жилой район» закрыли. Его уже давно окружали стены и заграждения из колючей проволоки. Теперь же у двадцати двух ворот, построенных на перекрестках, стояли полицейские: немцы, поляки и евреи. Ни один житель не мог покинуть гетто без пропуска. В тот же день немецкая полиция прочесала арийскую часть Варшавы в поисках скрывшихся евреев. Они задержали и отправили за стену более одиннадцати тысяч человек.

Владислав Шпильман, позднее ставший героем фильма Романа Поланского «Пианист», писал:

В тот вечер у меня было какое-то дело в последнем квартале Сенной, возле ее пересечения с улицей Желязной. Хотя шел дождь, было необычайно тепло для этого времени года. Темные улицы были полны людей с белыми повязками на плечах. Все они, встревоженные, бегали туда-сюда, как звери в клетке, к которой они еще не успели привыкнуть. Вдоль стен домов, на промокших и измазанных в грязи грудах одеял, сидели стонущие женщины с детьми, которые кричали от страха. То были еврейские семьи, втиснутые в гетто в последнюю минуту, не имевшие никакой возможности найти хотя бы самое малое убежище. В давно уже переполненном районе, где могли поместиться сто тысяч, теперь вынуждены были жить более полумиллиона людей.

На фоне темной улицы виднелись освещенные прожекторами, вытесанные из свежей древесины доски ворот гетто, отделявшие нас от свободных людей{385}.

В течение последующих десяти дней поляки могли входить в гетто без пропусков. Эммануэль Рингельблюм записал, что они приносили хлеб своим еврейским друзьям. Тем, кого вынудили переселиться, поляки присылали цветы.

Корчак вернулся к своим в начале декабря. Позднее он хвастался, что в заключении сдал экзамен на здоровье. «Несмотря на изнурительные условия жизни, я ни разу не болел, не обращался к врачу, ни разу не просил освобождения от гимнастики, которой в ужасе избегали даже мои молодые товарищи»{386}.

В действительности он уже тогда чувствовал себя очень плохо. Как с ним обращались? Сильно ли мучили? Неизвестно. Через несколько недель состоялось заседание суда, на котором его приговорили к штрафу: «Три тысячи или пять тысяч – не помню». У него не было денег, но немецкие врачи на суде добились, чтобы ввиду плохого состояния здоровья его выпустили под залог, который заплатили его бывшие воспитанники: Беньямин Цукер, Гарри Калишер и Бурштын. По другой версии, залог по просьбе Адама Чернякова заплатили двое состоятельных коллаборационистов: Давид Штернфельд и Абрам Ганцвайх. Видимо, позже Черняков хотел вернуть им деньги, но те не взяли.