Затаив дыхание, они вместе с Амалом ждали королевского письма, которое должно было принести освобождение. Вместе с ним верили, что это чудесное письмо уже вот-вот придет. С этим известием пришла девочка с цветами, его подтвердил стражник. Амал верит им и сладко засыпает в ожидании свободы. Старый Доктор сгорбился, вжавшись в темный угол комнаты. В его глазах затаилась бездонная печаль. Мы обмениваемся крепким – наверное, последним рукопожатием – без слов{455}.

Четыре дня спустя в гетто началась большая ликвидационная акция.

39 Большая акция

39

Большая акция

Тяжелое это дело – родиться и научиться жить. Мне остается куда более легкая задача: умереть.

22 июля 1942 года, среда. Шестьдесят третий или шестьдесят четвертый день рождения Доктора. Согласно одним источникам, в этот день шел мелкий дождь. Другие утверждают, что светило солнце. В этот день началась уже давно запланированная гитлеровцами акция: жителей Варшавского гетто стали систематически вывозить в Треблинку, в газовые камеры. Утром этот мир успел покинуть больной сапожник Азрилевич, отец Ружи Штокман, дедушка маленькой Ромци. Ему повезло. Он умер в своей кровати, собственной смертью.

Ночью стены гетто окружили спецподразделения «темно-синей» полиции и дополнительные немецкие подразделения, состоявшие из литовцев, латышей, украинцев.

Утром к главному зданию Юденрата съехалось несколько персональных автомобилей и два грузовика с солдатами, которые были одеты в немецкие мундиры, но, как вскоре выяснилось, это были вовсе не немцы, а латыши, литовцы и украинцы. Дом окружили. Из персональных экипажей вышло около пятнадцати эсэсовцев, в том числе офицеров высших чинов. Некоторые остались внизу, другие энергично и безотлагательно направились на второй этаж. Однако они пошли не в левое крыло, где располагалась, в частности, большая комната – бюро переводов и корреспонденции, – а в правое, в кабинет председателя. Внезапно во всем доме наступила тишина, ошеломляющая тишина{456}.

Автор этих слов – Марсель Райх, который в будущем станет одним из самых выдающихся немецких литературных критиков и прославится под именем Райх-Раницкий. Тогда ему был двадцать один год; владея немецким языком, он занимал в Еврейском совете должность начальника бюро переводов. В тот день его вызвали, чтобы составить протокол собрания, на котором было сформулировано извещение об акции. Он описал это в своих воспоминаниях.

В собрании участвовали немцы, в том числе прибывший из Люблина уполномоченный по делам переселенцев, гауптштурмфюрер СС Герман Гёффле, а также президент Еврейского совета Черняков, пять или шесть членов Совета, комендант Еврейской службы порядка. Гёффле диктовал, Райх печатал на перепуганной машинке: