Вот в этой Франции Мур был воспитан, этот образ жизни усвоил. Но в СССР, особенно после 22 июня 1941-го, индивидуализм кажется ему утопией. Здесь “необходимо жить скопом, тесно прижавшись друг к другу”⁹⁹⁷, – пишет он Але 31 мая 1943 года. Может быть, и в этом Мур не совсем прав. Индивидуализма в СССР хватало, просто не каждый мог себе его позволить.

“Не бросайте!”

“Не бросайте!”

Цветаевой казалось, будто она мешает Муру. Боялась, что с нею “он пропадет”. Его жизнь в СССР без нее, бывшей “белоэмигрантки”, будет легче и проще. Цветаева надеялась, что не оставляет Мура в одиночестве. Она часто повторяла: “Если меня не будет, они о Муре позаботятся”. “Должны позаботиться, не могут не позаботиться”. “Мур без меня будет пристроен”. Окружающим это казалось чем-то “вроде навязчивой идеи”⁹⁹⁸.

И, видимо, Цветаева убедила сама себя, что нашла сыну новую семью. Одна из трех ее предсмертных записок обращена к поэту Николаю Асееву, его жене Оксане (Ксении, урожденной Синяковой) и ее сестрам: “Дорогой Николай Николаевич! Дорогие сёстры Синяковы! Умоляю вас взять Мура к себе в Чистополь – просто взять его в сыновья – и чтобы он учился. <…> В сундучке несколько рукописных книжек стихов и пачка с оттисками прозы. Поручаю их Вам. Берегите моего дорогого Мура, он очень хрупкого здоровья. Любите как сына – заслуживает. <…> Не оставляйте его никогда. Была бы безумно счастлива, если бы жил у вас. Уедете – увезите с собой. Не бросайте!”⁹⁹⁹

Цветаева познакомилась с Асеевым 31 марта 1941 года, у него в гостях. Николай Николаевич пребывал тогда на вершине славы. Он только что получил Сталинскую премию 1-й степени за поэму “Маяковский начинается”. А еще прежде, в 1939-м, – орден Ленина, высшую государственную награду СССР. Поэт-орденоносец в предвоенной табели о рангах стоял неизмеримо выше Цветаевой, которая могла рассчитывать в лучшем случае на похвалу своим переводам по радио. Мур полагал, что “Асеев теперь первый поэт в СССР”. Не по таланту, конечно, а по социальному положению. Впрочем, Муру и стихи Асеева очень нравились. Еще летом 1940-го он купил поэму будущего лауреата и был “очень этому рад, потому что поэма отличная и книга хорошо издана”.¹⁰⁰⁰ Позже Мур будет слушать публичные выступления Асеева.

Футуризм ассоциируется с яркостью, необычностью. Можно не любить Маяковского, Хлебникова, тем более Маринетти, но трудно их не заметить. Асеев был совсем другим. “Самое удивительное, что я никак не могу написать его словесный портрет, – признавался Валентин Катаев. – Ни одной заметной черточки. Не за что зацепиться: ну, в приличном осеннем пальто, ну, с бритым, несколько старообразным сероватым лицом, ну, может быть, советский служащий среднего ранга, кто угодно, но только не поэт, а между тем все-таки что-то возвышенное, интеллигентное замечалось во всей его повадке. А так – ни одной заметной черты: рост средний, глаза никакие, нос обыкновенный, рот обыкновенный, подбородок обыкновенный. Даже странно, что он был соратником Командора, одним из вождей Левого фронта. Ну, словом, не могу его описать. Складываю, как говорится, перо”.¹⁰⁰¹