К сожалению, с весны 1915 года пошли наши неудачи, которые, развиваясь в течение лета, приняли размер крупного поражения. Это окрыляло наших противников в Болгарии. В то же время наши союзники давали нам, как-никак, чувствовать всю цену великодушной уступки Константинополя, от завоевания коего они были так далеки. В переговорах с Италией, с Румынией, наконец, в сербо-болгарском вопросе они настаивали на своем, требовали от нас уступок. Как нам было с ними бороться, как не отдавать на чашу весов то, чего они добивались, когда на другую чашу был положен Константинополь или хотя бы мираж его!

Так, к сожалению для нас и для общего союзного дела, руководство в балканских делах выскользнуло из рук России, которая по праву должна была бы его иметь, и перешло в руки англичан и французов, ничего в них не понимавших. В особенности Англия обнаружила исключительный дилетантизм как в военной, так и в политической оценке положения на Балканах. Это стоило ей в одних Дарданеллах потери нескольких кораблей и 100 000 армии. При этом Грей обнаруживал упорство и педантизм узкого доктринера.

Когда шел вопрос о территориальных компенсациях, наши союзники быстро откинули громко провозглашенные ими принципы прав народностей. Они кроили земли, как кусок полотна, притом как плохие и расточительные портные, которые мало заботятся о форме выкройки и о величине обрезков. Но и потом, когда пора переговоров с Болгарией кончилась явным крушением всех возлагавшихся на это надежд и расчетов, сколько колебаний, нерешительности, сколько неумения реагировать быстро на создавшееся положение. В этом последнем фазисе и мы взяли грех на душу, так долго отказывая сербам в разрешении использовать единственный с их точки зрения шанс быстрого нападения на Болгарию. Правда, теперь, озираясь на прошлое, надо думать, что их расчеты не оправдались бы. Сербы не могли помешать австро-германцам проложить себе путь в Турцию, потому что они ничего не могли противопоставить их тяжелой артиллерии. Однако если б им удалось до того разбить Болгарию, – кто знает, какое положение заняли бы румыны и греки, и, наконец, было бы выиграно время для прибытия союзной помощи. Как ни как, мы взяли на себя, без нужды, крупную ответственность.

Мне думалось тогда и теперь, что на политику Сазонова в то время влияние оказал мой заместитель в отделе Ближнего Востока К. Н. Гулькевич, к сожалению – неисправимый болгарофил, который не мог отделаться от иллюзии заполучить Болгарию.

Мне порой бывало так тяжко, когда я видел, что все мои соображения и предложения, которые я излагал неоднократно в телеграммах, остаются безо всякого внимания, как будто бросаются в корзину для ненужной бумаги, что я написал об этом Гулькевичу, а потом и Шиллингу, прося, чтобы меня без церемоний убрали, если не считают нужным считаться с моими мнениями. Если же меня оставляют, то пусть переменят отношение к моим представлениям с места.