За всеми заботами и делами уходило много времени. В свободные часы я заезжал за милым владыкой Досифеем, и мы вместе с ним катались по прелестным окрестностям Ниша. Владыка был для меня неизменной поддержкой во всех тяготах и волнениях. Мы редко говорили с ним о политике, но нависавшая над Сербией опасность была уже не политикой, а действительностью, о которой нельзя было не думать. Между прочим он с самого начала заявил мне, что решил остаться со своей паствой в Нише, что бы ни случилось. Решение его было непреклонно. Он считал своей обязанностью пастыря ободрять, утешать, защищать свою паству, а если нужно, то разделить ее страдания и участь.

Как ни жалко было мне думать о том, что его ожидает, я не мог в глубине души не признать, что святой подвиг, на который он себя добровольно обрекал, был действительно исполнением пастырского долга. И решение свое он принял с трогательной простотой, продолжая до конца сохранять младенческую ясность своей чистой незлобивой души.

Одна из моих любимых прогулок близ Ниша была в маленький монастырь в Грабоваце. Однажды, едучи туда с владыкой, я услыхал на холме над дорогой звуки граммофона.

– Здесь живет очень милый молодой доктор, старший врач больницы Челе-куле, недавно туда назначенный и приведший ее в порядок, – сказал мне владыка. – Хотите познакомиться, он – русский воспитанник, очень будет вам рад. Лето он проводит здесь на вершине холма в палатке.

Сказано – сделано. Мы остановились, вышли из экипажа и поднялись на холм, откуда навстречу нам вышел доктор, еще совсем молодой человек в сербской походной форме.

Он ласково приветствовал нас и показал свое незатейливое устройство. В одной небольшой палатке стояла его походная кровать, на которой он спал, в другой помещалась небольшая кухня и жил денщик. Два-три соломенных стула и граммофон довершали обстановку. Это граммофон он любил заводить под вечер, когда возвращался пешком к себе из больницы. С высокого холма гулко разносилась музыка, и внизу на дороге мужики, ехавшие из города к себе домой, останавливали своих волов и долго слушали импровизированный концерт, пока не наскучит доктору и он не крикнет со своего холма, что на сегодня больше не будет музыки.

Мы разговорились с доктором, который оказался очень милым молодым человеком, воспитанником нашей Военно-медицинской академии. Он был, как мне говорили, женихом дочери русского эмигранта князя Андроникова[204].

– Вы знаете, что наш хозяин – воскресший мертвец, – сказал мне владыка.

– Как так?

– Пусть он расскажет Вам свою историю.