…по возможности на языке людей, поелику я, бедный сын земли, никак не годен для божественного языка созерцающего разума. Из того, что можно сформулировать обычными понятиями по логическим правилам, я, пожалуй, что-нибудь и пойму. Кроме того, я стремлюсь лишь понять тему автора, ибо не претендую на то, чтобы постичь со всей очевидностью все ее достоинства[890].
…по возможности на языке людей, поелику я, бедный сын земли, никак не годен для божественного языка
Если отбросить в сторону иронию, Кант действительно заинтересовался работой. Гаман ответил на следующий же день. В книге четыре положения: 1) История творения мира, то есть как раз «древнейший документ», имеет своим источником не Моисея, а первоотцов человеческого рода. 2) Ее не стоит понимать как лишь поэтический текст; на самом деле она достовернее и подлиннее любого физического эксперимента. 3) Она является ключом ко всем тайнам цивилизации и достаточной причиной различия между цивилизацией и варварством. 4) Чтобы ее понять, нужно не больше и не меньше, как отказаться от современной философии. Неудивительно, наверное, что и после этого Кант все еще не понимал работу. В следующем письме он решил, что главная мысль Гердера заключается в утверждении, что Бог дал людям язык и вместе с ним все начатки науки. Первая книга Моисея раскрывает эти начатки и потому является самым надежным и ясным документом. Но: «Каков смысл этого древнейшего свидетельства?» И откуда нам знать, что он подлинный и чистый? Гаман вновь ответил, но едва ли исполнил желания Канта. Толкования и понимание – дело Господа. Чтобы понять природу, надо принять слово Божье. Обмен письмами, кажется, заканчивается на том же, на чем закончилась их прежняя переписка. Ни физика для детей, ни физика для взрослых не может обойтись без веры. Гиппель писал Шеффнеру несколько позже, что «Канту совсем не понравился „Документ“, и единственное утешение я нахожу в том, что он совершенно его не понял»[891]. Канту нечего было сказать в ответ Гаману.
Ответ Канта Иоганну Каспару Лафатеру (1741–1801), одному из новых друзей Гердера, который хотел подружиться и с Кантом, подсказывает нам, какова была его точка зрения на эти предметы. Лафатер спросил Канта, что тот думает о его трактате о вере и молитве. 28 апреля 1775 года Кант написал: следует различать истинное христианское учение и вторичные сообщения о нем. Учение Христа совпадает с чистой моральной верой как верой в то, что Бог поддержит все наши искренние попытки вершить добро, даже если успех их может оказаться не в нашей власти. Восхвалять же учителя этой религии (Иисуса), как и просить благосклонности в молитве и почитании – несущественно[892].