Его Спектабельность счастлив, потому что прошлой ночью он стал дедушкой. Слуга Канта Лампе становится в романе бабушкой:
Мы собрались уж быть ослеплены большой дозой метафизики, как глядь – ночной колпак Его Спектабельности, бабушка, слегка отдернула дверь и заглянула сквозь щелочку. Но видно было, что в глазах старухи еще горит огонь. Она направила луч в комнату. Этот намек должен был заставить любящего супруга понять, что пора закругляться, потому что вечером у них была назначена встреча с внуком. По Его Спектабельности было видно, что он знал, чем был вызван взгляд через щелочку. Это повторялось опять и опять. – Не знаю, могу ли я изобразить это «опять и опять» на письме.
Мы собрались уж быть ослеплены большой дозой метафизики, как глядь – ночной колпак Его Спектабельности, бабушка, слегка отдернула дверь и заглянула сквозь щелочку. Но видно было, что в глазах старухи еще горит огонь. Она направила луч в комнату. Этот намек должен был заставить любящего супруга понять, что пора закругляться, потому что вечером у них была назначена встреча с внуком. По Его Спектабельности было видно, что он знал, чем был вызван взгляд через щелочку. Это повторялось опять и опять. – Не знаю, могу ли я изобразить это «опять и опять» на письме.
Моральные максимы, завел песню Его Спектабельность после этого взгляда сквозь щелочку (интересно, почему?), показывают, как я могу стать достойным счастья, прагматические – как обрести его.
Эта сцена может быть связана с тем, что Лампе женился (и стал отцом), не сообщив Канту. Известно, что Кант был этим недоволен.
Кант сказал в лекциях по энциклопедии: «Что касается нас, мы понимаем шутку и не расстраиваемся, если философ живет не так, как он учит». Гиппель, противопоставлявший в своем романе естественную и искусственную философию и считавший естественную философию подлинной, а искусственную – «пустой тратой времени», писал: «Может ли быть более подходящий девиз для искусственной философии, чем „Джентльмены, вы же понимаете шутку?“ Ее эмблемой могла бы быть
Глава 6 «Всесокрушающий» критик метафизики (1780–1784)
Глава 6
«Всесокрушающий» критик метафизики (1780–1784)
Восьмидесятые и начало девяностых – годы, когда Кант написал большую часть прославивших его книг. В те годы он жил по большей части этой работой. Результат внушает благоговейный трепет. И хотя истоки его восходят к размышлениям и чтению лекций в предыдущие двадцать или около того лет, преданность делу в этот период поистине внушает уважение. Большая часть того, о чем вспоминают, когда слышат имя «Кант», было написано в это время. Большинство историй о Канте относятся к тому же периоду. Однако автор трех «Критик» был не просто написавшим их стариком. Кант прожил гораздо дольше, чем могли рассчитывать прожить большинство людей в XVIII веке, и его зрелая работа именно такой и была: зрелой. Это было бы немыслимо без прошедших лет, в том числе молодости, когда он был почти что денди, светским щеголем, и долгих лет молчания и спокойной решимости, ставшей результатом его умственного перерождения. Уильям Джеймс разделял тех, кто «довольствуется одним рождением», и тех, кто искал «второе рождение», которое преобразит их, изменит их «постоянный центр, личной энергии»[934]. Кант принадлежал к обретшим «второе рождение». Хотя его возрождение было не религиозным, а скорее арелигиозным моральным обращением, оно было важным, поскольку именно оно в высшей степени определило его критическую философию или повлияло на нее. Следы этого обращения, рожденного в кризисе, прослеживаются во всей зрелой философии Канта. Даже если о самом кризисе можно сказать немного, он показывает, что рационализм или интеллектуализм Канта не был обретен легко, это был результат борьбы, продолжавшейся в течение того периода, когда он создавал свои критические труды.