Более того, Кант считал, что Юм отрицает не истину необходимых синтетических суждений, а лишь определенный способ их оправдания. Если бы Юм не признавал наличия вообще никакой необходимости в причинном отношении, то позиция Канта была бы менее обоснованной, и те, кто утверждает, будто Кант неправильно понял намерения Юма и таким образом неверно истолковал свою задачу, были бы правы. Но Кант тут прав. Юм признавал, что наша сложная идея причинности действительно содержит идею необходимости. В самом деле, кантовский анализ в «Пролегоменах» так близко следует анализу причинности у Юма в «Трактате» (Книга I, часть III, раздел III «Почему причина всегда необходима»), что можно было бы предположить, что Кант имел доступ к «неполноценной копии» «Трактата» (и он вполне мог иметь такой доступ, поскольку у Гамана была вся книга и он иногда одалживал ее Грину)[997]. Таким образом, ясно, что Кант считал достаточным дать Юму лишь ограниченный ответ.
В конечном счете Канта волновали вопросы нравственные, возможно, даже религиозные. Признавая обоснованность эмпиристского подхода к науке и росту знания, Кант хотел уберечь мораль от превращения в слишком натуралистическую и слишком релятивистскую. Он хотел показать, что даже в отсутствие знания абсолютной реальности мораль налагает на нас обязательства, которые сами по себе являются абсолютными и неоспоримыми. Именно это моральное обязательство, наложенное на нас, возвышает нас над животными. Оно показывает, что мы рациональны в том смысле, в каком Платон считал нас рациональными. «Критика» и «Пролегомены» показывают не только то, почему собственный подход Платона был неверен, но и почему подход Юма, если его правильно понять, не столь враждебен более рационалистическому мировоззрению, как многие предполагали. Требовалось ввести в идеализм здоровую долю скептицизма, чтобы показать, что хотя у нас есть более высокое назначение, мы не можем знать всего того, что Платон считал для нас возможным знать. В сноске, сарказм которой напоминает его же собственную саркастичность в «Грезах», Кант пишет, что
…высокие башни, вокруг которых шумит ветер, и им подобные великие в метафизике мужи, вокруг которых обычно шумит молва, не для меня. Мое место – плодотворная глубина опыта, и многократно указанное мною слово трансцендентальное. означает не то, что выходит за пределы всякого опыта, а то, что опыту (a priori) хотя и предшествует, но предназначено лишь для того, чтобы сделать возможным опытное познание[998].
…высокие башни, вокруг которых шумит ветер, и им подобные великие в метафизике мужи, вокруг которых обычно шумит молва, не для меня. Мое место – плодотворная глубина опыта, и многократно указанное мною слово трансцендентальное. означает не то, что выходит за пределы всякого опыта, а то, что опыту