Кант, в отличие от других преподавателей, не только очень щепетильно собирал плату за занятия, но и заставлял тех студентов, кто посещал его лекции бесплатно или ходил на них повторно, расписываться об этом, и «не позволял приходить тем, кто собирался посетить их по третьему разу»[1035]. Главной причиной было ограниченное пространство и тот факт, что пришедшие повторно занимали стулья тех, кто пришел в первый раз. Это не означает, что денежные соображения не играли роли. Кант прилагал все усилия, чтобы предоставить достойный продукт, и заслуживал того, чтобы ему платили. Его продукт отличался от продукта, произведенного его отцом, но, как делал бы на его месте любой ремесленник, он настаивал на том, чтобы ему платили за работу.

В 1783 году Кант был уже немолод, и это было видно по его лекциям. В свои шестьдесят он преподавал одни и те же предметы почти тридцать лет – год за годом. В первые годы работы (когда ему приходилось преподавать гораздо больше) он жаловался на ошеломительные трудности этого предприятия. Иногда оно напоминало ему о наказании Сизифа. Насколько же это должно было быть тяжелее, когда ему исполнилось шестьдесят – и конца этому не было видно, так как выхода на пенсию в том смысле, в каком она известна сегодня, не предполагалось. Профессор преподавал, пока был в состоянии это делать. В случае Канта это означало еще пятнадцать лет; и кроме того, не следует забывать о его опасениях, связанных с успехом его критического проекта, который продвигался не так хорошо, как он надеялся. Нужно было приложить больше усилий, чтобы сделать его понятнее, в то же время продвигая его вперед, в моральную философию.

Кант все еще производил впечатление на некоторых студентов. В 1782 году один из «лучших учеников» Канта, молодой еврей по имени Элькана, сошел с ума, и люди обвиняли Канта в том, что он «подпитывал необузданное трудолюбие или, скорее, тщеславие этого несчастного молодого человека»[1036]. Гаман считал, что «математико-метафизические» тревоги Канта, вероятно, были не единственным, что следовало тут осуждать, но в любом случае он, похоже, не считал Канта и целиком невиновным[1037]. Элькана сбежал из Кёнигсберга, добрался до Англии и вернулся в Кёнигсберг после знакомства с Пристли. По возвращении его больше интересовало, как опреснять соленую воду, чем философия, но в остальном ему лучше не стало. Придворный проповедник Шульц, «первый апостол» и «экзегет» Канта, вместе с женой взяли его под свою опеку. Неясно, стало ли это причиной его желания обратиться в христианство, но он и правда стал прозелитом[1038]. Трудные философские теории Канта были не самой здоровой пищей для молодых студентов.