Канта, с большим интересом следившего за спором, редактор Berlinische Monatsschrift попросил выступить на стороне Мендельсона – тем более что Якоби утверждал, что его позиция близка к позиции Канта[1181]. Кант хотел этого. Он уже говорил Герцу, что давно планировал написать что-нибудь о «причуде» Якоби[1182]. В августе 1786 года он представил статью «Что значит ориентироваться в мышлении?» Вместо того чтобы просто защитить Мендельсона от Якоби, он воспользовался случаем, чтобы представить еще одно введение в собственную практическую философию.

В качестве отправной точки Кант принимает эвристический принцип (или максиму) Мендельсона о «необходимости ориентироваться в спекулятивном применении разума, при помощи некоего руководящего средства, которое он называл то духом солидарности. то здравым смыслом, то простым человеческим рассудком»[1183]. Эта максима, утверждает Кант, подрывает не только собственную спекулятивную метафизику Мендельсона, но и ведет к фанатизму и полному ниспровержению разума. Кант соглашается с Виценманом: вера Якоби и здравый смысл Мендельсона суть одно и то же. Таким образом, замысел Канта состоит в том, чтобы спасти Мендельсона от самого себя и показать в противовес Якоби, что разум обладает ресурсами, необходимыми для веры. Мы можем ориентироваться субъективным способом, а именно посредством «чувства присущей разуму собственной потребности»[1184]. Потребность разума двояка: это теоретическая потребность и практическая потребность. Первая, уже рассмотренная в «Критике чистого разума», выражена условным предложением, гласящим: «Если мы хотим судить о первопричинах всего случайного и прежде всего об упорядочении целей, действительно заложенных в мире», то мы должны принять существование Бога[1185]. Но в этом вопросе у нас есть выбор, то есть совершенно не обязательно выносить суждение о первопричинах. Практическая потребность разума, напротив, абсолютно необходима, а не обусловлена. Тут, утверждает Кант, мы должны вынести суждение. «Поэтому чисто практическое применение разума заключается в предписании моральных законов», подводящих «к идее о высшем благе, которое возможно в мире»[1186]. Это высшее благо заключается в таком нравственном состоянии в мире, которое подразумевает совпадение наибольшего счастья со строжайшим соблюдением нравственных правил. Таким образом, высшее благо имеет для Канта две составляющие. Первая – это нравственность в соответствии с категорическим императивом (как уже говорилось в «Основоположениях»); вторая – это счастье соразмерно моральной ценности. Но между нравственностью и счастьем нет необходимой взаимосвязи. Действительно, часто кажется, что плохие вещи происходят в первую очередь с хорошими людьми. Тем не менее, должно верить, что в конечном итоге добрые дела приведут к изменениям в мире. Таким образом, разум должен исходить из того, что счастье, соразмерное моральной ценности, возможно, даже если природа как таковая не может его обеспечить. Этого можно ожидать только от рационального и всемогущего морального агента. Следовательно, высшее благо заставляет морального агента предполагать, что существует другая причина, делающая высшее благо возможным. Это может быть только высший разум, имеющий нравственные мотивы, то есть Бог. Следовательно, мы должны предполагать существование Бога. Последний пункт является новым, и он предвосхищает центральный аргумент «Критики практического разума».