В августе 1970 г. французскому президенту Жоржу Помпиду пришло письмо из Москвы, где говорилось, что через 25 лет после Потсдамской конференции 1945 г., на которой был установлен европейский послевоенный порядок, наступило время обеспечить для безопасности в Европе новый фундамент2219. Помпиду, умолчав о том, что французов в августе 1945 г. в Потсдаме не было, ответил: «Я разделяю Ваше убеждение в том, что широкое международное сотрудничество и взаимопонимание между государствами может служить только интересам всеобщего мира»2220.

Доверие

Но прежде чем Брежнев смог заявить на ноябрьском 1971 г. пленуме ЦК, что с Вилли Брандтом и Жоржем Помпиду достигнуто понимание относительно мирного процесса, был пройден долгий путь2221. Доверие к тому, что усилия ради мира, предпринимающиеся советским лидером, серьезны, а не просто являются пропагандистским трюком, что он действительно заинтересован в ограничении вооружений, для чего честно информировал о своих оружейных арсеналах, следовало сначала сформировать кропотливой работой. За него предстояло бороться. Предпосылки для достижения этой цели выглядели крайне неблагоприятно, ибо в условиях холодной войны политические системы, их идеология, дискурсы, распространенные в СМИ, а также соответствующие оборонительные союзы были системно ориентированы на постоянное обнаружение и изобличение коварных замыслов противника. Недоверие являлось как основой, так и осью всех взаимодействий. Доверявший считался глупым и наивным. Брежнев вполне осознавал, что пройдет немало времени, пока больше никто не заговорит о «агрессивности Советского Союза» и «коммунистической опасности с Востока»2222. Ему самому пришлось позаботиться об этой смене знаков и предложить себя как символ нового, положительного подхода к ситуации. Советскому лидеру предстояло добиться, чтобы «русский медведь» больше не воспринимался как агрессивный «проблемный медведь» с Востока, а стал добродушным, прирученным, склонным к дружеским объятиям.

Если верно, что государственные деятели, как правило, представляют свою страну как pars pro toto (лат., часть вместо целого. – Примеч. пер.), то в данном случае искусство заключалось в том, чтобы не демонстрировать себя представителем враждебной системы, а самим своим обликом отвлечь от политических противоречий. Брежнев активно стремился к тому, чтобы его воспринимали не как главнейшего коммуниста, а, насколько возможно, как государственного деятеля западного типа, по меньшей же мере как «простого человека» из плоти и крови. Учитывая это, Брежнев шел по трем направлениям в поисках личностного контакта с государственными деятелями Запада. Во-первых, это было традицией сталинских времен, опереться на которую ему посоветовал Молотов2223; во-вторых, генсеку приходилось обходить правительство, прежде всего Косыгина и Громыко2224; и, в конце концов, он мог только лично проникнуть через многочисленные уровни недоверия и предложить себя как партнера «западного типа» по переговорам. Это была очень сложная задача, требовавшая большой проницательности, умения лавировать и хороших советников. Позже Брежнев признался Гельмуту Шмидту, что «в трудных условиях роль государственных деятелей возрастает»2225.