С учетом этого пять дней московских переговоров имели в первую очередь символическое значение: довести не только до оставленной за скобками мировой общественности, но и до собственных правительственных аппаратов идею того, что настоящий противник был теперь партнером2340. И в отношениях между Никсоном и Брежневым происходил процесс обучения, опиравшийся на многочисленные и разные жесты. Как уже в прошлом Бара и Брандта, теперь Брежнев развлекал и Никсона анекдотами, показывая таким образом, сколь мало он догматичен. За ужином в Кремле два государственных деятеля сидели напротив картины, изображавшей Тайную Вечерю. Брежнев комментировал, что это, по всей видимости, Политбюро того времени, а Никсон ответил, что у Брежнева в этом случае немало общего с папой. «Брежнев, смеясь и в хорошем настроении, протянул мне руку»2341.

То, что Брежнев сообщил о себе в невербальной форме, Никсон высказал в начале переговоров: «Я знаю, что пользуюсь славой очень жесткого антикоммуниста, твердо настроенного на холодную войну. Верно, что я твердо верю в нашу систему, но одновременно уважаю и тех, кто столь же твердо верят в свою собственную. Должно же быть в этом мире место для двух великих наций с их различными системами, чтобы можно было вместе жить и работать»2342. Таким образом, они согласились не только в том, чтобы лично выяснить друг с другом все, но и оставить без рассмотрения все возможные идеологические различия. Это не означало, что в течение пяти дней, на протяжении которых Брежнев и Никсон вели напряженные переговоры по последним вопросам договоров ОСВ и ПРО (Договор об ограничении противоракетной обороны), не доходило до жестких словесных поединков вокруг дальности полета ракет, величины пусковых шахт и стартовых площадок на подводных лодках2343. Но на личном уровне конфликт удавалось урегулировать.

Свою близость к Никсону и уверенность в том, что они, будучи тандемом, сумеют решить проблемы, Брежнев продемонстрировал, когда на третий день визита он, к ужасу телохранителей своего гостя, прямо-таки похитил его. В программе значилась загородная прогулка, но вместо того чтобы ждать официального отъезда колонной, Брежнев предложил Никсону тронуться немедленно и увез его в своем автомобиле на скорости 100 км/ч2344. В то время как сотрудники американской секретной службы все еще выясняли адрес правительственной дачи, Брежнев уже пригласил Никсона прогуляться на быстроходном катере, на котором он, по словам американского президента, в опасном для жизни темпе в 90 км/ч устремился вниз по реке2345. Совершенно очевидно, Брежнев хотел показать свою физическую форму, отличаясь тем самым от седых аппаратчиков Подгорного и Косыгина. Переводчику Суходреву он доверительно сказал, что вечно недовольные мины обоих просто невыносимы. Не так он представляет себе гостеприимство2346.