В такой реализации трагического в мире Шолохова имеется несколько уровней. Во-первых, происходит эстетическая перекодировка этой категории по сравнению с предшествующим этапами не только отечественной, но и мировой литературы. Она становится более объективной, и истоки трагического определяются на материале иных эстетических предпосылок, где нет сосредоточенности только и исключительно на внутренней проблематике человеческого индивида. Во-вторых, характер мимесиса меняется настолько, что он начинает напоминать образцы древнего эпоса, в которых модус субъективного повествования сводится, если не к нулю, то крайне минимизируется. Такого рода стиль эстетического письма глубоко оригинален у писателя.

Определившаяся в четвертой книге «Тихого Дона» форма психологического анализа у Шолохова в виде «хора» (на что обратила внимание Л. Киселева) иллюстрирует это явление растворения ясно выраженного субъективированного начала в самом повествовании, когда не до конца понятно, кто именно является носителем данного взгляда на жизнь и автором определяющих суждений. Эта протеическая способность художника «потерять» свою авторскую субъектность по имя выражения более общих и объективных суждений о бытии носит уникальный характер в мировой литературе ХХ века, несмотря на похожие стилевые формы «несобственно-прямой речи» у других авторов. Шолохов исходит из эстетического представления, что некая правда воспроизведения самых существенных процессов жизни является по своей природе «внесубъектной», обнимающей многие «голоса» и точки зрения. Это одновременно привязывает его эстетику как к принципам античного художественного сознания, так к фольклорной стихии повествования. Это качество его эстетики позволило Шолохову создать адекватную картину трансформации России в эпоху революций и войн. Это определило также своеобразие основных его эстетических категорий, включая трагическое.

Трагично историческое бытие народа в ситуации гражданской войны. Ведь если Григорий становится «на грани в борьбе двух начал, отрицая оба их», то эти два начала расположены в едином и бессмертном, как писал М. Бахтин, народном теле. Григория с его обостренным чувством нравственной и социальной справедливости постоянно будет преследовать после вступления в Вешенское восстание «неразрешенное, саднящее противоречие, чувство неправоты своего дела». Об этой стороне трагического в «Тихом Доне» первым высказался П.Палиевский: «Судьба Мелехова показывает, что народ воевал и на стороне красных и на стороне белых (кто же был тогда под кокардами их фуражек?); но точку зрения народа как целого, формировавшегося нового единства, взамен распавшегося – отчего и шла гражданская война – вынесли, доказали и объединили собой красные» [11, 274].