Для этого можно было или использовать сотни тысяч пленных, которые у нас почему-то мариновались в Сибири, или мобилизовать прифронтовое мирное население вплоть до женщин, как это отлично устраивали немцы. А мы чего-то церемонились…

Таким образом, начальство, взвалив все на плечи нашего простолюдина-солдата, тем самым создавало в солдатских массах ропот, глухое недовольство, которое являлось зловещим симптомом грядущих революционных событий. Нужно открыто сказать, что наше высшее командование совершенно не считалось с принципом сохранения живой силы, преувеличенно думая, что русский солдат все вынесет и вытерпит.

Возвращаюсь к прерванному рассказу.

Наступил теплый летний вечер. Звезды мирно мигали в безграничной небесной вышине. Небольшой золотой серп месяца блестел в толпе звезд. Хотя солнышко уже давно закатилось, но на дворе были как будто только сумерки, как это и бывает обыкновенно летом. Солдаты нехотя доканчивали окопы стоя. Часто отдыхали, курили и устало переговаривались. Я наблюдал за работами, но не слишком подгонял измученных солдат, тем более что у меня не было никакой уверенности в том, что мы здесь простоим некоторое время, и, таким образом, работа солдат будет напрасной.

Но несмотря на тяжесть перенесенного дня, физически измученные до последней возможности солдаты все же чувствовали некоторую легкость души оттого, что противник еще не вошел с нами в соприкосновение и можно было без риска для собственной своей жизни стоять и ходить по верху окопов. Нервы наши отдыхали. Но вот впереди, в полуверсте от наших окопов, в кустарнике взвилась неприятельская ракета и ярко осветила местность. В то же мгновение заработал германский пулемет: «Та-к-та-ку-та-ку-так-ку…» Зацыкали и зазвенели рикошетирующие пули. Значит, передовые части противника были уже тут. Все попрятались в окопы. Сразу рассеялось обаяние тихой летней ночи, лишь только пахнуло дыханием близкой смерти…

Наши секреты, встревоженные появлением противника, открыли огонь по тому месту, где стрелял пулемет. Пулемет умолк. Кое-где правее и левее взвились звезды ракет, и слышалась с обеих сторон редкая ружейная стрельба. Вскоре немцы, убедившись окончательно, что перед ними наша позиция, поуспокоились, и в ночной тишине гулко раздавались только одиночные редкие выстрелы. Я прохаживался вдоль окопов, пристально всматриваясь в сторону врага. В темноте мне чудились наступающие неприятельские массы, но это только так казалось. Противник не проявлял активности, и поэтому, видя, что солдаты вповалку спят в окопах как убитые, я не тревожил их, приказав только наблюдателям зорко следить за врагом. Обойдя свой участок, я вернулся в свой неглубокий окопчик, на дне которого на соломе уже спал крепким сном прапорщик Муратов. Я прилег рядом и вскоре тоже задремал. Сон был какой-то нервный. При каждом шорохе или редком ружейном выстреле я открывал глаза и внимательно вслушивался. Но все было тихо под таинственным покровом ночи, а близость противника делала ее еще более загадочной и полной всяких неожиданностей. Только небо было какое-то сероватое, звезды померкли, и месяц закатился. Вдруг я явственно услышал чьи-то торопливые шаги. Я приподнялся на локте. Шаги быстро приближались. Зашуршала земля под чьими-то ногами и посыпалась на солому. В ту же минуту наверху, надо мной появилась солдатская фигура, присевшая на корточки. Я узнал в ней вестового командира нашего батальона.