В ряде дневников повторяется образ радио как замены реальной связи с обществом, необходимого для одиноких людей, не имеющих возможности погрузиться в «общий поток жизни». Как передатчик праздничного шума советских демонстраций или вечерних новостей, в которых сообщалось об очередных подвигах советских людей, радио стало воплощением коллектива. Чем больше его передачи наполняли одиноких слушателей энтузиазмом, тем в большей степени они описывали чувство принадлежности к советской истории. Однако сама картина одинокого человека, способного проникнуться ощущением связи с другими только благодаря потрескивающим звукам радиоприемника или фиксации своих мыслей в дневнике, заставляет задуматься об уединении и отчаянии — неафишируемой оборотной стороне ярко описывавшихся сценариев принадлежности.

Социалистическую субъективность правильнее всего понимать не как неизменную сущность, которой человек был наделен раз и навсегда, а как состояние сознания, которое приобреталось в самом акте перехода Я от мелких и ограниченных забот на более высокий уровень вовлеченности в историю. Чтобы быть устойчивой, эта установка требовала постоянных усилий, связанных с нахождением своего места в мире. Не все дневники того времени в равной мере демонстрируют функционирование социалистической субъективности, и еще меньше таких дневников, которые бы позволяли увидеть полный набор ее определяющих признаков, однако можно утверждать, что самоопределение в советском мире обеспечивалось за счет тройственной установки на самовыражение, коллективное действие и историческую цель. Эта идеальная форма субъективности была отчетливо нелиберальной в том смысле, что в ней отсутствовала положительная оценка автономии и индивидуальных ценностей. Характерно, что не только коммунистические идеологи, но и критически мыслящие советские интеллектуалы презирали «буржуазные» требования индивидуального творчества и исключительности.

Большевистским активистам удалось распространить представление о необходимости личностного роста через верность делу революции благодаря укорененности подобного образа мысли в историческом прошлом России. Нравственная обязанность самосовершенствоваться, заниматься общественной деятельностью и выражать себя в соответствии с требованиями истории была основой русской интеллектуальной и политической жизни в течение почти столетия, предшествовавшего революции 1917 года. Стремясь включиться в историю и добиться исторически обоснованного представления о собственном Я, авторы дневников сталинской эпохи на удивление последовательно продолжали линию поведения нескольких поколений образованных русских людей, начавшуюся с первых десятилетий XIX века и служившую отличительной особенностью русской интеллигенции.