Свои идеи об исторических изменениях интеллигенция развивала в основном в сфере литературы. В условиях существовавшей при самодержавии политической цензуры качества «нового человека» очерчивались и обсуждались именно в, казалось бы, неполитической литературной сфере — в романах, критических статьях и литературных автобиографиях. По той же причине чтение этих произведений давало интеллигентам зеркало, глядя в которое они могли преобразовывать себя. Жизнь и искусство были тесно взаимосвязаны: образцовая жизнь интеллигентов служила моделью для создания литературных образов, по примеру которых, в свою очередь, формировали себя читатели. Эти вполне проницаемые границы, соединявшие, а не разделявшие жизнь и текст, сохранялись на протяжении большей части ХХ века и являлись отличительным признаком дневников сталинской эпохи[505].
Ленин и другие большевики жили в соответствии с ретранслируемым через литературу требованием вести образцовое существование на службе истории. Они формировали свои установки в соответствии с новаторским толкованием понятия о новом человеке и, в свою очередь, пропагандировали образцы поведения, сообразующиеся с изменяющимися представлениями об исторически-необходимых действиях. Работу Ленина «Что делать?» (1902), посвященную новому типу политической партии профессиональных революционеров, можно читать как руководство по воспитанию личности. Жестко организованная партийная среда должна была формировать максимально преданных делу и стойких людей, обладавших высочайшей сознательностью и железной волей, которые позволили бы им вовлечь отсталую Россию в водоворот мировой революции.
Придя к власти, большевики последовательно подавляли альтернативные сценарии исторических изменений, предлагавшиеся интеллигентами-небольшевиками. Параллельно и в самой партии шел процесс подавления «оппозиционных» голосов и навязывания «генеральной линии», во все большей степени отождествлявшейся с личной волей Сталина. Дух радикальной интеллигенции проявлялся в Коммунистической партии, но еще более широкое применение он находил в учреждениях и кампаниях советского государства. С первых дней своего существования советская власть развернула широкомасштабные кампании по образованию и ликвидации неграмотности, оказавшиеся поразительно успешными[506].
По мере советизации этос интеллигенции подвергался преобразованию. Затрагивавший ранее лишь тонкий слой образованного общества России, он превращался теперь во всеобщий общественный идеал, распространявшийся через институциональные структуры советского государства. Становясь более узким в интерпретации и авторитарным по содержанию, этот идеал сохранял отчетливые очертания касавшегося теперь всех советских граждан требования вести идеологически цельную, «сознательную» жизнь, посвященную нуждам «общества» и в конечном счете нацеленную на обеспечение исторического прогресса. Каким запутанным путем идейные ориентации, возникшие в дореволюционное время, переносились в советскую действительность, видно из дневника Зинаиды Денисьевской, на протяжении всей жизни не отходившей от представления об обязанности интеллигенции просвещать массы. Но интеллигентские ценности определяли концепцию собственного