Дети, которых мне доверили опекать, умирали в большом количестве из-за отсутствия антибиотиков, а их матери обвиняли нас в том, что мы их намеренно убиваем. Тела этих несчастных детишек, как правило, не вскрывали. Кроме того, морг был постоянно переполнен обезглавленными телами, поступавшими к нам из 18-го, 19-го, 20-го и 21-го лагпунктов. Это был неописуемый ужас.

3 января я увидела, как из сельхоза № 3 прибыли Нина Следзинская и Мария Кузнецова. Мария ужасно изменилась с тех пор, как я ее видела в последний раз. Она была мертвенно бледна, врачи подозревали у нее рак желудка. Я отвела ее в третье отделение, чтобы попросить Салму уделить ей как можно больше внимания. У Нины была больная печень, и ей требовалась консультация профессора Утцаля. Я напросилась сопровождать ее, так как хотела познакомиться с профессором и спросить его, не слышал ли он о Мацокине во время своего пребывания на Лубянке. Нине была назначена консультация на 6 января.

В отделении, где я работала, у моей помощницы был приятель, прибывший из 18-го лагпункта. Чтобы увидеться с ней, он проглотил большой гвоздь. В ожидании операции он пил чифирь. Этому парню предстояла операция уже в третий раз, и по той же самой причине. Впрочем, он был отпетый мерзавец, и я недоумевала, как моя помощница смогла оказаться во власти этого уголовника. Но этот гвоздеглотатель не знал, что все мужчины должны покинуть 4-й ОЛП. Когда он понял, что ему вновь придется расстаться со своей подругой, то впал в дикую ярость. Он угрожал любому, кто к нему приближался, и все только и мечтали, как бы поскорее от него избавиться.

4 января мы стали свидетелями обычной сцены – беспорядков, вызванных тем, что мужчин разлучали с женщинами. Весь гарнизон был поднят на ноги и выстроен в два ряда перед хирургическим отделением, откуда требовалось вывести пятьдесят пациентов. Лежачих больных несли на носилках к грузовикам. Было ужасно холодно, стоял сорокаградусный мороз. В грузовиках несчастные дрожали как осенние листья. Отъезд пришлось задержать, так как трое мужчин вскрыли себе вены. Их надо было зашить и перевязать перед тем, как выпустить. Только в семь часов вечера колонна двинулась в путь. Мы с Салмой и Риммой попрощались с инженером Маевским – его переводили в лазарет 13-го лагпункта на должность начальника лаборатории.

6 января я смогла увидеться с профессором Утцалем. Обследовав Нину и не найдя ничего серьезного, он хотел отправить ее обратно в сельхоз № 3. В этот момент вмешалась я с просьбой дать моей подруге еще несколько дней отдыха. Он был очень любезен и, узнав, что я женщина из 1937 года, начал болтать со мной. К сожалению, он ничего не слышал о Мацокине, зато рассказал мне, что недавно вернулся из Москвы и слышал там, что статья 58–10 будет скоро отменена, а значит, я могу надеяться на досрочное освобождение. Я так обрадовалась этой новости, что кинулась ему на шею. День выдался удачный, и в довершение ко всему профессор согласился положить Нину во второе отделение на лечение.