Детская смертность беспрестанно увеличивалась, и к нам на подмогу пришла осужденная за аборт доктор, которую я приютила у себя на нарах 1 января, когда та прибыла в лагерь. Для несчастной женщины это были последние спокойные деньки: она знала, что ее отправляют по этапу санитарным поездом вместе с бандитами из 18-го и 19-го лагпунктов в неизвестном направлении. В большинстве случаев так действовали, чтобы избавиться от нежелательных лиц. У сопровождавших их на этапе конвоиров был приказ стрелять при малейшем нарушении дисциплины, а подобные нарушения происходили постоянно.

15 февраля триста заключенных женщин, прибывших 1 января, отправляли в 23-й и 24-й лагпункты. В тот же день Нина Годырева и Маргарита Пататуева привезли пациентов из 16-го лагпункта.

Нину вызывали в МГБ для пересмотра ее дела. Мы были рады увидеться вновь. Доктор Литвинов приготовил хороший ужин, и мы втроем славно провели вечер. Это была наша последняя встреча с Ниной Годыревой, которой я бесконечно благодарна за то, что она спасла меня, позволив жить в лазарете 4-го лагпункта.

Мартовское солнце уже начало растапливать снег на крышах, и заключенных женщин первой категории вернули в лес рубить деревья и пилить бревна, а их подруг из второй категории отправили в теплицы разгребать снег. 5 марта, пополудни, помощницы медсестер, как обычно, готовили детей к грудному кормлению. Но, к моему удивлению, мамаши не пришли кормить своих детей. Я вышла, чтобы узнать, что происходит, и увидела беспорядочно бегающих людей, – весь лагерь был наполнен людским гулом. Я не сразу разобрала, что кричат, но потом внезапно в моих ушах раздался радостный вопль: «СТАЛИН УМЕР!» Прошло несколько мгновений, прежде чем до меня дошел смысл этих слов, и когда я, в свою очередь, обезумев от счастья, стала кричать, то почувствовала, как кто-то тянет меня за рукав. Это был доктор Литвинов.

– Осторожно, Андре! Может, это провокация?

Но нет, это была правда, восхитительная правда! Чудовище сдохло!

Нам приказали продолжать работать так же, как если бы Сталин был еще жив, и действительно, в нашей жизни ничего не изменилось. Однако 22 марта по радио объявили всеобщую амнистию заключенным со сроком до пяти лет и матерям-одиночкам, которые не были осуждены по статьям 58, 59–3, 136–17, 7–8–32, 7–8–47[156]. Из пятисот тысяч заключенных Вятлага[157] только двадцать подпадали под амнистию, и среди них было трое моих подруг-политзаключенных: Вера Наумовна, Лиза Лазаренко и Белла Слуцкая. Тем временем в лагерях стала постепенно воцаряться анархия. Несмотря на угрозы оперов, все большее число заключенных не желало работать на стройках. Когда Берию лишили власти его же дружки, то всем советским юристам стало ясно, что эта амнистия коснулась только уголовников и матерей-одиночек. Если первые устраивали террор везде, где появлялись, то вторые бросали своих детей где придется – для несчастных малышей не были предусмотрены приюты, да никто и не думал о том, как эти матери будут выживать со своими детьми. Постепенно запускалась кампания по пересмотру дел политзаключенных.