29 декабря нам объявили, что на следующий день должна приехать новая делегация из Москвы. Все задавались вопросом: будет ли там Ворошилов?

30 декабря прибыла делегация, но без Ворошилова, и ее, естественно, не пустили за порог лагеря. Она уехала несолоно хлебавши. Опера ждали последних распоряжений из Москвы.

Нас охватил страх…

О праздновании Нового года не было и речи. Все ждали решения из Москвы. Мы больше не спали, всю ночь прислушиваясь к малейшему шороху. 3 января 1954 года уже на рассвете мы услышали эхо какой-то погони, крики, а утром на дорожке, ведущей к бараку мятежников, обнаружили трупы трех обезглавленных женщин. На улице был сорок один градус мороза, а у нас не было дров! Вокруг царил беспорядок. Среди трупов, поступавших в морг ежедневно, я опознала одного мужчину из 16-го лазарета, приговоренного уголовниками за сотрудничество с опером.

6 января Москва наконец отправила распоряжения администрации Вятлага. Они были простыми: силой навести порядок. Переговорщики уговаривали мятежников незамедлительно сдаться, в противном случае войска начнут действовать без предупреждения.

8 января, в девять часов утра, монголы с автоматами наперевес, накачанные водкой, ворвались в бараки мятежников, и в течение часа оттуда слышались звуки автоматных очередей. В тот момент, когда монголы открыли огонь, я находилась в Доме младенца в свободной зоне. Вскоре лагерь запылал огнем, и к половине одиннадцатого утра все было кончено. Наступила зловещая тишина, а затем послышался шум отвратительной бойни. Пожарные безжалостно направляли на раненых свои шланги с водой, тут же превращая умирающих в куски льда. В течение трех дней и ночей мы, вооруженные железными кирками и ломами, раскалывали ледяные глыбы, чтобы извлечь трупы и отнести их в прогретый лазарет для оттаивания. Какие сцены отчаяния можно было наблюдать, когда кто-нибудь из нас узнавал среди мертвецов своего друга или отца ребенка! Я помню одну мать, обнаружившую останки своего восемнадцатилетнего сына, – она даже не знала, что он был арестован. Живот и ноги убитых были изрешечены пулями. Для Москвы все они умерли от острого перитонита. Эмвэдэшники не смогли установить личности главарей «кожаных шапок»: когда началась стрельба, они укрылись в третьем бараке, сами его подожгли и в результате погибли, превратившись в уголь. Из тысяч заключенных выжили только трое, двоим из них ампутировали ноги. Третий, с переломанным позвоночником, был перевезен в Киров, где и умер.

9 января 1954 года называют «кровавой субботой» по аналогии с «кровавым воскресеньем»[161].