– Надя, я у тебя не попрошу ни копейки, но не требуй от меня выполнения нормы – я не в состоянии ее выполнить.

– Хорошо, я тебе буду отмечать двадцать процентов, не парься.

В тот момент, когда мы взяли свои инструменты – кайло, кирку и лопату, ко мне подошла одна заключенная:

– Так вы готовы работать?

– Нет.

– Значит, сработаемся?

– Вполне.

Для добычи торфа нужно было сначала удалить с поверхности земли полутораметровый слой снега. Эта подготовительная работа не входила в нашу норму. После надо было прорыть от шестидесяти до восьмидесяти сантиметров, чтобы дойти до торфа. Чтобы выполнить сто процентов нормы, требовалось снять с участка площадью два на два метра слой торфа толщиной один и шесть метра.

Когда в семь часов мы вышли из лагеря, стоял тридцатипятиградусный мороз, и, проходя мимо груды старых ящиков, мы взяли несколько штук на дрова, но охранник заставил нас положить их на место. В ответ мы обругали его, и он подверг нас наказанию под названием «четыре колышка». Когда мы пришли на рабочий участок, он огородил нас четырьмя колышками, откуда мы не могли выйти, так как он имел право в нас стрелять. Четыре часа при такой температуре под ледяным ветром – и ты кусок льда. Спасло нас только вмешательство проходившего мимо главврача…

Моей напарнице по бригаде Ольге Ивановой было сорок пять лет, это была среднего роста брюнетка, уроженка Сталинграда, преподаватель математики. Во время немецкой оккупации она продолжала работать в школе и после войны получила двадцать пять лет лагерей как враг народа. Ольга находилась в Вятлаге с 1951 года.

После моего ухода из Дома младенца мамаши объединились и решили ждать возвращения кухарки в лагерь, чтобы ее избить, – не только потому, что из-за нее меня уволили, но, главным образом, потому что она позвала охранника. Первое правило в лагерях запрещает вмешивать охрану во внутренние конфликты. К счастью, меня вовремя предупредили о намерениях женщин – я смогла их отыскать и убедить отказаться от возмездия, которое мне же и отольется.

В марте было еще холодно, а нашу бригаду погнали колоть лед на озере. Свирепствовал ледяной ветер, пронизывавший тело до костей. Не знаю, почему, но, ударив изо всех сил кайлом по ледяной глыбе, я сказала себе: «Если у тебя получится расколоть ее с первого удара, то ты вновь будешь свободна…» К моему удивлению, кусок льда отвалился от глыбы с первого раза, и я потом весь день испытывала душевный подъем.

В середине марта вновь появилось солнышко, и мы почувствовали приближение весны. В лагере царило возбуждение – на днях из Москвы должна была прибыть комиссия и остаться здесь на несколько недель. Все готовились к приему, повсюду шли ремонтные работы и уборка. От зэков, прибывших из Коми, мы узнали, что целью комиссии было изучить дела заключенных, севших при Берии. Несмотря на все прошлые разочарования, в наших сердцах ожила надежда. 25 марта я счищала снег с теплиц и увидела поезд, из которого высадилась пресловутая московская комиссия. Оставалось только ждать. Я почти не тешила себя иллюзиями, наибольшее расстройство мне доставляла мысль о невозможности вернуться в Дом младенца. Моя покровительница доктор Шабельская была в отпуске. Старшая медсестра обещала, что меня возьмут на работу, когда Анна Иванова уйдет в отпуск, но до этого оставалось еще не менее двух месяцев.