10 мая московская комиссия уехала из Вятлага, а у нас все осталось по-прежнему. Жизнь продолжалась, такая же унылая, как и прежде. Если утром было еще очень прохладно, то днем появлялось солнышко; мы разбрасывали навоз в теплицах, чтобы подготовить почву для томатов, капусты и свеклы. Рука снова стала болеть, и доктор Калимбах дал мне три дня отдыха. Я воспользовалась ими, чтобы навестить друзей в лазарете. Салма недавно узнала от опера, что ее освободят, но при условии, что она будет жить в Коми. Она планировала уехать к старому другу семьи, который сам находился в ссылке и работал в деревенской больнице. Он обещал Салме кормить и содержать ее – сама она была еще очень слаба, чтобы работать. Куда более печальна была судьба потерявшей рассудок Марии Кузнецовой. Какие еще преступления совершат эти проклятые мерзавцы!..

10 июля, когда я вернулась с работы, старшая медсестра Дома младенца, заменявшая ушедшего в отпуск врача, попросила меня той же ночью выйти на мою прежнюю работу, в ясли: только что прибыли сто пятьдесят детей, в результате чего число наших подопечных достигло трехсот пятидесяти. Доктор Шабельская встретила меня с улыбкой и посоветовала поберечь нервы. Я знала, что та, кому я обязана своим возвращением на тяжелые работы, скоро выйдет из лагеря (у нее было повышенное давление), и поклялась напомнить ей о себе.

Под моей опекой находились двадцать детей, но у меня были две помощницы. Я работала под начальством доктора Неманиса, шестидесятипятилетнего рижанина, плохо говорившего по-русски, но вполне прилично знавшего французский. Его приговорили как врага народа к десяти годам лагерей в 1950 году.

Наше начальство вернулось из Москвы специальным поездом и почти тут же устроило собрание, куда как члена партии вызвали нашу старшую медсестру. Елена, профессор Неманис и я сгорали от нетерпения, гадая, какие новости они привезли из столицы. Наконец мы узнали, что Москва распорядилась освободить как можно больше заключенных, руководствуясь оставшимися сроками и оценками производительности труда, полученными от лагерного начальства.

За день до того, как от нас должна была уйти та, из-за кого я навсегда потеряла работу в яслях, я попросила одну мамашу воздать ей по заслугам. И та успешно справилась с задачей, судя по бинтам на голове моей врагини, стоявшей в колонне заключенных, ожидающих выхода на свободу.

2 августа, в первый раз с 1936 года, я праздновала свой день рождения. Я пригласила Нину Смирнову, Елену, Нину Следзинскую, одну кормящую мамочку и Анну Парашеву выпить по случаю моего сорокасемилетия. Мне удалось протащить пол-литра водки, а ночная сторожиха наколдовала пять бутылок пива из хлеба, дрожжей и сахара. Это было великолепно.