В интервью бунтарь прятался за цитатами, взятыми из Пруста, как раньше прятался за своей застенчивостью. Он использовал их как словесный парад, как способ обездвижить противника, но прежде всего продолжить говорить о себе, через призму другой жизни. «В глубине какой боли находил он свою безграничную способность творить?»[759]. Он часто вспоминал эти слова в своих интервью, ссылаясь на любимую фразу любимого писателя. «Он был существом, полностью пожираемым своим творчеством, человеком, который глубоко страдал и пожертвовал своей жизнью, чтобы это творчество было самым совершенным и самым удивительным», — говорил он о писателе.

Такое же творчество он сам выстроил в своей золотой клетке, где все, казалось, было устроено так, чтобы дать ему отдохнуть от реальности. Габриель Бушаэр, PR-директор, записывала своим прекрасным почерком запросы на интервью от журналистов. «Моя работа — говорить нет». Women’s Wear Daily регулярно публиковал новости о его здоровье, сообщался его распорядок дня. Он вставал в семь тридцать, приходил на авеню Марсо около девяти тридцати. С начала 1979 года Ив почти отказался от общественной жизни. Он проводил весь август в арендованном доме, недалеко от Трувиля, вместе с Пьером Берже, и курировал ремонт в своем доме, «замке в духе Агаты Кристи», как он его называл.

Он реконструировал особые «вселенные»: мир Марселя Пруста (Замок Габриель, в Беневиль-сюр-Мер, неподалеку от Довиля), Жака Мажореля, сына краснодеревщика из Нанси (вилла «Оазис», Марракеш). В Париже он заперся в мире, позаимствованном у Мари-Лор де Ноай и Шанель, где аромат лилий и блеск горного хрусталя указывал на невозможность этого персонажа жить иначе, кроме как отражаясь в образах исторических персонажей. «Я не хочу жить в комнате, где нет зеркал. Когда их нет, комната мертва». Точно так же, как Сван посещал своих знакомых, принадлежавших к «высшему свету», Ив Сен-Лоран выделял в своих домах предметы, ценность которых была обусловлена теми мужчинами и женщинами, кому они принадлежали: барон де Реде, Шанель, король Бельгии, эрцгерцог Австрии, чей герб выгравирован на серебряном тазике… Там подсвечник Марии Медичи, здесь большой шестиугольный кристалл Миси Серт[760]. Кутюрье нравилось, как свет двигался внутри, «словно в зеркале». Человек, который считал, что музеи — это «мертвые места», теперь жил в окружении своих сокровищ.

Квартира Ива Сен-Лорана на улице Вавилон стала одним из самых фотографируемых объектов десятилетия. Входная дверь здания контролировалась камерой. «Я не собираю, я накапливаю вещи», — объяснял кутюрье. «Это дом для предметов, а не для людей», — замечал один современник. Предметы будто ждали посетителей, чтобы ползти, двигаться, натыкаться друг на друга, обниматься, вступать в борьбу с бронзовым Геркулесом, птицей Сенуфо и всеми змеями, камеями, кинжалами в бархатных ножнах, выскакивавшими отовсюду, среди канделябров и снопов пшеницы. «Есть люди, которые меняют всю свою квартиру каждые три года. Я передвигаю предметы, даю им новую жизнь», — говорил он.