Светлый фон

Последние два-три дня похода я уже фигурировал в числе следовавшей за начальником войск свиты адъютантов и ординарцев, скакал в разные стороны для передачи приказаний или собрания сведений и т. п. К этому присоединилось особое поручение: явиться к полковнику Рудановскому и состоять при нем в качестве помощника на время занятий его по составлению реляции о последних действиях отряда. Помощь моя, впрочем, выразилась тем, что Р. поручил мне наблюдение за исправной перепиской писарем его сочинений. Сам же как кровный офицер Генерального штаба, наморщив чело, сидел с пером в руках и мнил себя творцом знатной эпопеи…

14 января 1855 года отряд совершенно закончил свои действия, я мы через Старый-Юрт возвратились в Грозную, а дагестанский батальон, с которым я распрощался самым дружелюбным образом, после дневки ушел назад в свои Ишкарты 16-го числа.

С прибытием в Грозную я попал в совершенно новый мир, само собой, говорю, «мир» в тесном, служебном смысле этого слова. Этот период моих кавказских служебных похождений имел для меня самые важные последствия: я был брошен на дорогу, на которой суждено было мне встретиться и очутиться в ближайших соприкосновениях со всеми кавказскими высшими, наиболее выдающимися деятелями новейшей, интереснейшей эпохи – покорения края; я попал в самый водоворот тогдашних кавказских событий, что и дало мне возможность к более близкому знакомству с самим краем и с разными условиями, влиявшими на ход военных и административных дел. Одним словом, горизонт расширился, и мне открылся самый просторный вид, не всякому, в скромных чинах находящемуся человеку доступный…

LI.

В Грозной началась для меня совершенно новая жизнь – жизнь штабного. Попасть из фронтовых офицеров в штабные, все равно что из чернорабочего – в барина: вся тягость службы, все лишения военно-походной жизни, вся оборотная сторона медали разом стряхиваются и заменяются разными удобствами, льготами, почетом, конечно, относительными. Поручик во фронте – весьма мелкая сошка, которую никто не замечает, которой все помыкают, перед которым батальонный командир – величина весьма значительная, полковой – недосягаемая, о генералах и говорить нечего. Тот же поручик, попав в штабные, сразу превращается в другого человека: и батальонные, и полковые командиры, и даже генералы становятся его знакомыми; его посещают, вступают с ним в любезные неслужебные разговоры, в нем многие даже просто заискивают, хотя, в сущности, он по своему положению ничего никому ни удружить, ни повредить не в состоянии… Так уж искони велось, а вероятно, и теперь ведется.