Книга пронизана и этическим пафосом. Как бы ни говорить о его сальеризме, о поверке алгебры гармонией, он весь покоится на бессознательном. Этический пафос книги – пафос его отношения к искусству. С этих двух точек зрения можно подходить к изучению книги.

Оттого, что он пишет книгу ретроспективно, все остальные проблемы даются в одном освещении – с точки зрения актера, правды актера. Это основной вопрос – эстетическое верование и его этический пафос».

Мысли Маркова подхватывает Гуревич: «Надо подчеркнуть один момент книги. Есть одна сторона его <Станиславского> эмоционального горения – это ненависть его <…> ко всему застывшему, утратившему связь с живым творчеством и горением. Эта ненависть к штампу, она же лежит в основе его системы. И он с яростью обрушивается на себя. В этом несходство его книги с другими мемуарами актеров».

Некий «товарищ Горбунков» отмечает, что хотя он книгу Станиславского не читал, на основании доклада она его не заинтересовала. «Что может дать доклад общего порядка о книге? Конечно, можно говорить о методах изучения книги, не показав трудностей книги, не дав нужных инструкций для читателя. Книга как будто написана очень субъективистически. Какое право книга имеет, чтобы претендовать на ряд докладов? <…> Почему такой шум вокруг книги?..»

В. Г. Сахновский в виде разъяснения для будущих ораторов указывает, что «доклады пишутся членами Академии в той форме, которую они находят нужным. Что касается обсуждения докладов, то предполагается, что в них принимают участие те лица, которые знакомы с материалом доклада».

В. В. Тихонович говорит, что «в отношении книг Станиславского есть какой-то гипноз, от которого не свободен и докладчик. От этого фетишизма надо избавиться. Книга, с одной стороны, – монография гениального художника, с другой – работа, где Станиславский теоретизирует. Книга проникнута не сальеризмом, а проникнута бессознательным вчувствованием. Книга субъективистична, и это снижает ее теоретическую ценность. В Станиславском живет ненависть к неоправданному на сцене.

Надо отметить – замечательная жизнь протекает оторванной от общественности. Наступает 1905 год, и театр уезжает за границу. Непонятно, как это большие люди хотят лишь играть и отказываются участвовать в широкой общественной жизни! Октябрь приобщает широкие массы к искусству – по мнению Станиславского. Но он упускает из виду, что, может быть, массы потребуют иного искусства.

Книгу не следует переоценивать. Интереснее Станиславский как художник, а не как теоретик. В этом отношении он беспомощен.