Надо сказать, что способ, манера выражения единого сценического действия не удовлетворяет зрителя. Мы видим, что строятся огромные здания. Пьеса не может сейчас по ее строению, рассчитанному на интимное понимание, доходить до современного зрителя.

Театр сейчас уже предлагает драматургам новые формы. Театр не может и не хочет играть в формах коробки Ренессанса. Мы видим, что новостроящиеся на Западе театры имеют задачей изменить сценический ритм театра. Театр уже двадцать лет испытывает какие-то колебания. Надо начать опыты: сначала на макете, потом при помощи небольшой группы актеров.

Точка зрения, что театр так называемый „солидный“ не имеет ничего общего с театром малых форм – эстрадой, – должна быть отвергнута. Фактически мы имеем дело с такими заимствованиями.

Когда речь заходит о мастерской, то задание ее должно лежать в плане возможности представления не на сцене в здании, а в возможности, например, играть так, чтоб зритель был со всех сторон (например, на улице), а это требует особого типа оформления, пьесы и мизансцены.

Надо отыскать форму сценария, которая позволяла бы зрителю понимать все действие. Должна помочь музыка. Даже ведь почти бессюжетная может предстать в ином виде благодаря перемене ритмов».

Далее Сахновский указывает, что есть вещи, которые гнездятся сейчас в кабаре и эстраде, но которые переходят в театр. Фукс и Рейнхардт воспользовались тем опытом, который накопил жанр кабаре. «Дело не в гротескности. Кабарэ было отодвинуто на задний план литературной драмой. Театр теперь вновь пытается связать себя со зрителем. Принцип имитации, преувеличения, законный в кабарэ, неуместен в театре с большой сценой. Вращающаяся сцена – также заимствование. Ведь это же миниатюры с небольшими коробками, заимствования из кабарэ, уничтожали хор монументального театра.

В результате актер воспитывался соответствующим образом. Он искал <способ> выразить всю глубину через мелкую вещь. Он не развивал голос и не добивался большой выразительности жеста. От трактирчика декадентов пошла та зараза, которая заставляет подумать о новой форме театра.

С другой стороны, надо сказать, что русский театр утерял технику площадного театра. У нас тело, мимика не развиты во время, скажем, работы на аппарате. Надо новому театру в какой-то мере учесть этот опыт»[880].

В прениях Бродский спрашивает: «Какие данные имеются, Василий Григорьевич, заключить, что новому зрителю нужен особый вид зрелища? Пример с „Лесом“[881] неудачен. Хотелось бы услышать, каковы те положительные формы, которые очерчивают новый театр. Ведь театр малых форм был фактически в театре 18 века. Даже в 19‐м веке в Малом театре мы видим успех водевиля, где актеры, как Живокини, прекрасно владели телом и действовали на зрителя иначе, чем теперь. Почему это исчезло? Этого потребовал зритель.