2 апреля устраивается еще один диспут, теперь в Театре им. Мейерхольда. «Основным докладчиком предстояло быть Авербаху <…> генеральному секретарю РАПП, олицетворенной „рапповской дубинке“. Но в последний момент стало известно, что Авербах заболел и прибыть на диспут не может. Таким образом, Сахновский автоматически был передвинут на первое место. Его сообщение заняло место основного доклада…»[860]

Из поразительной, захватывающей речи Сахновского, пытающегося в ситуации нападок на Мейерхольда выразить собственное отношение к «Горе уму», не присоединяясь к голосу гонителей, мы узнаем, что спектакль не принят публикой, «идет под свист», идет при непонимающей массе. Но Сахновский видит, что работа Мейерхольда – «показатель чего-то накопляющегося изнутри», она передает «нервные, страшные ритмы» нового психологического состояния человека, «криволикость химеры». «Это очень тонко сделано, что среди официального и официозного мира, который показан в этой обстановке, пусть бы и 20‐х годов, ходит некто, который очень много думает, страстно привязан к стране, человек большого заряда, связанный всеми своими нитями с этим городом, с этой страной <…> – но которому здесь нечего делать»[861]. Да и сам Сахновский принимает спектакль с оговорками, сомнениями, потому что он, с его точки зрения, «не выражает основного в „Горе от ума“», более того, докладчик роняет страшное слово – «фальшь».

В чуть более поздних «Очерках театральной жизни» с подзаголовком «К вопросу о сценическом прочтении классиков» Марков напишет о «Горе уму»: «Мейерхольд неожиданно, смело и резко вскрыл внутреннюю окраску эпохи – ее внутреннее рабство, мучительность для свободной мысли и трагическую безысходность»[862]. Критик не уточнит, о какой именно эпохе шла речь – грибоедовской либо современной, оставив это на усмотрение читателя.

Отчет о деятельности Театральной секции ГАХН за 1927/28 академический год сообщает: «Постановка „Горя от ума“ в театре им. Мейерхольда побудила Секцию устроить совместно с Ассоциацией театральных критиков предварительное заседание, на котором Н. К. Пиксанов сделал доклад по истории текстов „Горя от ума“, а В. А. Филиппов – о сценической истории комедии.

После того как обсуждение „Горя от ума“ прошло в ТИМе, Секция устроила расширенное заседание, привлекшее большое число публики, на котором Н. К. Пиксанов сделал разбор постановки, а в прениях приняли участие П. И. Новицкий, В. Г. Сахновский, П. А. Марков, Н. Д. Волков»[863].

Трудно понять, что на самом деле происходило в театральном зале и вокруг него. Враждебно настроена критика, театр покидает публика (в эти месяцы театр стабильно убыточен, не расходятся даже бесплатные билеты). Тем не менее Мейерхольд пишет Б. В. Асафьеву, волнующемуся из‐за рассказа Гвоздева (о том, что зрители не понимают и не принимают музицирующего Чацкого): «Гвоздев наврал Вам. Театроведы хотят показать свою ученость в кавычках <…> У зрителя „Горе уму“ имеет очень большой успех, больший, чем „Ревизор“»[864].